— Нельзя тебе, — пробормотал Рик. — Слишком опасно.
— Если все, что ты мне сейчас рассказал, правда, тогда, может, это наш единственный шанс, единственный способ не навлечь на меня подозрений и сделать так, чтобы план сработал.
Рик нервничал. Они взялись импровизировать, а это плохо. Импровизация — это путаница. Импровизация — это опасность. Импровизация — это все не так, а если все пойдет не так, то все пойдет не так для каждого. Но какой у него выбор?
Ильза была в восторге. Путь, что минуту назад казался запутанной и коварной тропой, вмиг стал ровным и гладким. Она скажет Гейдриху, что для его же безопасности ему надо ехать по Карлову мосту, а не по Чехову, и он направится прямиком в ловушку. Рик прав: Гейдрих так и не поймет, что случилось, Ильза возьмет это на себя. Как это ужасно — таиться от Рика и от мужа. Но какой у нее выбор?
Они стояли перед ее домом на Скоржепке, глядя друг на друга, как едва знакомые люди.
— Тогда, в Касабланке, — сказала Ильза, — я просила тебя подумать за нас обоих. Тогда я была другим человеком. Не знала, чего хотела, сама себя не понимала. Теперь понимаю. В последний раз мы расставались на твоих условиях, Ричард. Сейчас расстанемся на моих.
Они простились — формальное рукопожатие, легкий поклон. Ильза толкнула дверь и исчезла в подъезде.
Рик шагал по булыжным улицам и думал о Париже. Ильза думала только о Праге.
Нью-Йорк, август 1935 года
Лоис Мередит вернулась в его жизнь так же внезапно, как три года назад из нее исчезла. Три года — немалый срок доя безответной любви, но Рик неплохо управлялся.
Дела шли хорошо. Теперь уже легальный клуб «Тутси-вутси» обошел все бывшие подпольные заведения и по величине и по обороту. Здесь лучшая выпивка и лучшая музыка, и все это знали. О клубе Рика Бэлина говорил весь город. Даже Дэймон Раньон завел себе здесь постоянный столик, перебравшись в «Тутси-вутси» из закрывшегося «Долгоносика». Про себя Рик считал Раньона пьяницей и ничтожеством, но все равно привечал: упоминание в колонке Раньона для любого заведения означало удвоение прибыли практически на другой же день.
В тот вечер Рик вышел посмотреть, как дела в танцевальном зале и много ли народу. Жизнь хороша, вряд ли может быть лучше. Рик переехал в «Сан-Ремо» на Сентрал-Парк-Вест. Мать — чтобы не так мучила совесть, что совсем ее забросил, — он поселил в приличной квартире в доме на 68-й улице между Мэдисон и Парк-авеню. Он заключил мир с Салуччи и Вайнбергом, хотя итальянец все еще пытался время от времени слегка наехать на их подпольную лотерею. Рик никак не мог взять в толк, отчего кому-то еще интересна эта лотерея. Пятаки и даймы, собираемые с обитателей Гарлема — теперь почти целиком черного, — не стоили ничего в сравнении с деньгами, которые приносит узаконенный клубный бизнес. Из всех заведений цветной части города «Тутси-вутси» практически единственный пережил отмену «сухого закона» и процветал. Заботиться нужно лишь об одном — чтобы белая публика не перестала приходить в заведение, расположенное севернее 125-й улицы.
Что до Солли, то он, по сути, ушел на покой. Так и жил над скрипичным магазином Грюнвальда, хотя старый мистер Грюнвальд умер несколько лет назад и скрипичный магазин превратился в продуктовую лавку для цветных. Рик не раз спрашивал Горовица, почему он не переезжает, но Соломон лишь отмахивался.
— Может, мне уже переехать на Гранд-конкорс? — спросил он как-то раз. — С тем же успехом можешь предложить Елисейские поля — не так славно, зато почти так же далеко. Это ладно для миссис Горовиц, а я уже слишком стар, черт возьми, чтобы взять и все поменять.
Рик и не знал, что Ирма перебралась в Бронкс.
— Пфуй, — сказал Солли, — давным-давно. Она любит бейсбол, теперь может ходить пешком на «Янки». Но я — ни в жизнь. Только если сначала меня застрелить, я еще подумаю про Гранд-конкорс. Соломон Горовиц покинет Манхэттен, когда у него вырастет хвост и ему придется зажимать его между ног!
На том споры и заканчивались.
Только Рик от разговоров о миссис Горовиц вспоминал Лоис — а ведь он приучил себя не вспоминать. Еще он приучил себя не читать «Таймс» — кроме афишки, — да и все остальные нью-йоркские газеты тоже. Даже колонку Уинчелла для него редактируют: все упоминания Роберта Мередита или его жены вымарывает сынишка Эйби Коэна Эрни, которого Рик обучает рестораторскому делу. У Эрни черные волосы и глаза блестят, как когда-то у Рика, и, похоже, он думает, что перед ним открыты все двери, как думал когда-то и Рик. Что ж, незачем разубеждать мальчишку; жизнь сама ему покажет, что к чему.
Но Эрни частенько случалось лопухнуться, так что Рик поневоле следил за восхождением Роберта Мередита выше и выше. Из адвокатов в сенаторы штата, а дальше (как многие прочат) кандидат в губернаторы штата Нью-Йорк от республиканцев — вот как высоко воспарил Мередит. В ногу с ним поднималась Лоис — ее наряды все шикарнее, а в сообщениях о ее благотворительной деятельности все больше подхалимажа. Если газетчики и знали что-то о ее отце-гангстере, они хранили молчание — как и о прошлом других известных жен, например, жены сенатора от Луизианы, которая была дорогой проституткой, или жены губернатора Огайо — кокаинистки, или…
И тут он увидел ее. Даже издалека он узнал ее сразу, еще в дверях. Узнал по походке, по крою платья, по царственной уверенности в манерах, еще прежде, чем разглядел лицо. Лицо, которое стало еще прекраснее, чем он помнил.
Она шла через толпу, смеясь, как смеялась всегда — радостно, словно танцует с Фредом Астером. [140] Волосы собраны сзади в тугой узел, у великолепного горла — ослепительная алмазная брошь, которая хотя и не с отель «Риц» размером, но довольно близко к тому. Кроме броши, все та же Лоис — та, которую еще не отняли у него Мередит и О'Ханлон.
Одна. Никаких фотовспышек. Пара-тройка посетителей уставились на знаменитую Лоис Мередит, жену будущего губернатора, но в заведении Рика клиенты давно выучились не глазеть по сторонам и держать язык за зубами. Лучшие клиенты — тихие клиенты, и лучше соблюдать правила, если хочешь получить место в первых рядах на выступление оркестра Лансфорда или танцовщиц Елены Хорнблауер, или тем более пианиста Сэма Уотерса.
— Карл, четвертый столик, — скомандовал Рик метрдотелю.
— Сию минуту, Рик, — ответил Карл.
Карл появился в Нью-Йорке недавно: несколько месяцев назад бежал из своего дома в Бад-Ишле, в Австрии, где служил оберкельнером в знаменитой таверне «Белая лошадь». Парочка помощников мэра Лагуардиа [141] с подружками (Рик знаком с женами обоих) за четвертым столиком задобрены бутылкой бесплатного шампанского и пересажены за восьмой — тоже не Сибирь.