— Капитан! Капитан! Ты помнишь генерала Бартика? — кричал поручик.
Людвиг перестал жевать и наклонил голову к столу.
— Стоит ли сейчас говорить об этом… — процедил он сквозь зубы.
— А почему же не стоит? — удивился Кулач. — Бартик всегда останется Бартиком. Того, что он для меня сделал, я никогда не забуду. — Кулач пересел ближе к Людвигу, налил коньяк уже не в рюмку, а в бокал и поднес его к лицу Людвига. — Держи! Выпьем за Бартика!
Людвиг отстранил бокал и сказал, что будет пить из рюмки.
Кулач швырнул бокал на пол, во все стороны разлетелись осколки стекла.
— Ярда, — оскорбленно сказал Людвиг, — ты злоупотребляешь тем, что мы твои гости.
Кулач встал, покачиваясь, перешел на свое место и махнул рукой.
— Ладно, пей так, как твоей душе угодно. Только без обид. Ведь я сегодня праздную день рождения… Мне можно простить мои чудачества.
Кулач опрокинул в горло очередную рюмку.
Божена молча наблюдала за мужчинами.
Когда подали кофе и сладкое, Людвиг вышел из-за стола, сел за пианино и с большим блеском сыграл «Весну» Фибиха.
— Вальс! Вальс! — закричал Кулач. — «Зелену улицу»!
Людвиг внял просьбе хозяина.
Гости пили кофе, но Кулач отставил свою чашечку. Паузы между рюмками коньяку становились все короче. Он болтал всякую ерунду, но как-то получилось так, что любой свой рассказ он сводил к пистолету необыкновенной испанской марки, который у него украли во время поездки в Словакию.
— Да бог с ним, с пистолетом. Я обещаю подарить тебе лучший, — сказал Людвиг.
— Что? Лучший? Ха-ха! Да ведь это был штучный пистолет, уникум. Мне его за баснословную цену достал мой дружок итальянец. Такого сейчас нигде не найдешь. А ты — он сунул папиросу зажженным концом в рот, плюнул и выругался площадными словами.
Божена встала.
— Прошу прощения… — опомнился Кулач. — Тысячу раз прошу…
Божена отвернулась.
— Давайте лучше танцевать.
Людвиг подошел к пианино, но Кулач запротестовал.
— Патефон! У меня есть патефон! Ну его к шутам, пианино! Поручик, за мной! — и, сделав рукой загребающий жест, он пошел в другую комнату.
Губерт последовал за ним.
Божена встала из-за стола и подошла к стене, увешанной натюрмортами. Людвиг приблизился к ней.
— Вы, конечно, скучаете в этой нелепой обстановке? — спросил он.
— Да, не слишком здесь весело. Ваш друг не вполне владеет собой.
Людвиг склонил голову набок.
— Такова уж натура и таковы привычки. Он неисправим. Но будем великодушны и простим ему сегодня его поведение.
— Ему не надо больше пить, — посоветовала Божена, — прикажите унести вино.
Людвиг пошел было исполнить ее приказание, но в это время появились Кулач и Губерт. Первый тащил патефон «Колумбия», а второй — стопку пластинок.
Кулач уже с трудом держался на ногах. Он долго не мог завести патефон. Наконец диск завертелся, послышались звуки румбы.
Путаясь ногами, Кулач подошел к Божене.
— Уж теперь вы со мной потанцуете.
— Вы меня уроните. К тому же я румбу не танцую.
— Я вас научу.
— Мне не хочется.
— До чего же вы упрямая!.. Ну, извольте, я заведу вальс.
Кулач откинул с влажного лба рыжие волосы и подошел к серванту, на который Губерт положил пластинки. Он долго рылся в них, опрокинул на пол фарфоровую вазу и разбил ее. Опустившись на колени и хохоча, Кулач стал собирать осколки.
— Это любимая ваза покойной матери… А вы все… Вы, Божена… Из-за вас, черт возьми… Румба!.. Вальс!.. — язык у него заплетался.
Людвиг помог Кулачу встать и, шепча ему что-то на ухо, увел из столовой.
Поручик собирал осколки вазы.
Божена стояла, глядя на поручика. Вот она выполнила совет отца. Что это дало? Только остался неприятный осадок в душе. Она даже не сумела узнать, что за люди Губерт и Людвиг.
Людвиг вернулся в столовую.
— Угомонился, спит, — проговорил он с облегчением.
— Ну и чудесно, — сказала Божена. — Рождение отпраздновано на славу. Я пойду домой. Уже темнеет.
Людвиг вызвался проводить ее. Он был трезв, и Божена приняла его предложение. Она надеялась, что по пути ей удастся узнать что-нибудь о друзьях Кулача.
Но Людвиг первым начал расспрашивать Божену: какая у нее семья, где ее родители, где получила образование, при каких обстоятельствах познакомилась с Кулачем, давно ли это произошло?
Искоса поглядывая на Божену, он искренне жалел, что такое прелестное создание достанется пустому ветрогону.
— Когда же ваша свадьба? — спросил он.
Божена усмехнулась. Спросила:
— Чья это «ваша»?
— Я имею в виду вас и Ярду.
Божена рассмеялась.
— Почему вы решили, что я выхожу за него замуж?
Людвиг немного смутился и недоверчиво посмотрел на нее.
— Ярда говорил, что вы его невеста.
— Ваш друг слишком самоуверен. Я для него не пара.
Божена переменила тему разговора и сама стала задавать вопросы. Людвиг отвечал охотно.
Он с Губертом приехали на несколько дней из Жатицы, где они работают в смешанной чешско-немецкой фирме экономистами. В Жатице живут их семьи. В Праге он жил, но очень давно, учился. С тех пор он и знает Кулача.
Неподалеку от своего дома Божена заметила дядю Яна. Он стоял на ступеньках подъезда в накинутом на плечи пальто. Увидев ее, он поспешно скрылся в дверях.
Предчувствие беды сжало сердце Божены.
— Спасибо, — сказала она Людвигу. — Я уже дома. — Она подала ему руку.
Едва сдерживая тревогу, Божена прошла в неприкрытую дверь. В прихожей дяди не оказалось.
А войдя в комнату, ахнула: за столом сидели отец, Слива и Блажек.
— Отец! Антонин! — с детской радостью вскрикнула Божена и всплеснула руками. — Да если бы я знала, что вы здесь…
— А где ты запропастилась? — широко улыбаясь, спросил Лукаш.
— В гостях. Ты же сам мне советовал навестить как-нибудь поручика Кулача. Вот я и навестила.
Божена села за стол рядом с отцом.
— Кто это тебя провожал? — спросил Блажек.
— Какой-то Людвиг, друг Кулача. А кто он — не имею представления.
— Ну-ка, ну-ка, рассказывай поподробнее, — настаивал Блажек. — Расскажи все по порядку.
Божена удивленно взглянула на него. Дядя никогда не проявлял интереса к Кулачу. Если он и говорил о нем, то лишь отвечая на вопросы Божены. Почему он сейчас так им заинтересован?