По тротуарам и прямо по улице бежал народ. На рукавах у многих пестрели яркие трехцветные ленты.
— Куда, товарищи? — приветливо крикнул Морганек.
— К радиостанции!
— На Жижков!
— Заварилась каша, — с удовольствием проговорил Морганек. — Пошли!
Поднялись на второй этаж. В длинный прямой коридор выходило не меньше двадцати дверей.
Впереди шел Морганек, за ним Божена, Гофбауэр и один из партизан. Двое остались охранять машину.
Нашли нужную дверь. Морганек толкнул ее ногой.
Квартира из двух комнат была похожа на разоренное гнездо. Все было перевернуто вверх дном. Мужчина, стоя на коленях, силился закрыть битком набитый чемодан. Увидев вооруженных людей, он спросил довольно грубо:
— Это что за наскок?
— Прошу прошения, — любезно сказал Морганек. — Не вы ли будете пан Гегер?
И отметил про себя: «Смотри ты, какая важная птица».
— Да, я Гегер, — ответил мужчина, вынул платок и старательно вытер руки. — А зачем я вам понадобился?
— У нас есть желание пригласить вас к себе для небольшой, но значительной беседы.
— Я не совсем понимаю вас, — заметил Гегер, с опаской поглядывая то на одного, то на другого.
— А я боюсь, что если буду говорить точнее, то вы и вовсе меня не поймете, — заявил Морганек.
На Гегере были новые бриджи и кожаная куртка с застежкой «молния», и Морганек вспомнил с болью в сердце, что капитан Глушанин ходит оборванный, как самый последний бедняк.
Гегер изобразил кислую мину на лице.
— Я могу поговорить с вами и здесь, в этой квартире.
— Это нас не устраивает.
— А меня не устраивает ваше предложение.
По лицу Гофбауэра можно было видеть, что в нем нарастает глухое раздражение. Морганек выказывал полную невозмутимость.
— Нам некогда, собирайтесь! — сказал он сухо.
Предатель заметно побледнел.
— Странное предложение, — пробормотал он. — А кто вы такие?
— Бойцы революционной гвардии.
— Ах, вот оно что! — насильственно улыбнулся Гегер. — В таком случае я познакомлю вас с моим мандатом. Возможно, эта бумага будет иметь цену в ваших глазах, коль скоро ее не имеет живой человек.
И он предъявил мандат «депутата Временного национального собрания Чехословакии».
Морганек и Гофбауэр по очереди прочли мандат и тихонько кашлянули. Морганек передал мандат Божене, и она спрятала его в маленький чемоданчик, который держала в руке.
— Перед вашими мандатами мы не намерены преклоняться, — сказал Морганек. И попросил Божену: — Иди в машину. Мы придем следом за тобой.
Божена ушла.
Гегер стоял, широко расставив сильные ноги, и изо всех сил старался сохранить достоинство.
— Меч портит ножны, говорит старая пословица, а предатель портит одежду, — скачал Морганек. — Быстро переоденьтесь. Нам эта ваша одежда не нравится, господин депутат.
Гегер вытаращил глаза.
— Точнее, депутат-предатель, — поправился Морганек.
Всю спесь с Гегера как рукой сняло. Он попросил отвернуться и стал расстегивать свою кожаную куртку.
Когда шли по коридору, Гегер старался шагать медленно и независимо; изо всех дверей по коридору высунулись жильцы и провожали его молчаливыми взглядами.
Морганек дал команду партизану.
— Толкни его легонько, а то он спит на ходу.
Гегер ускорил шаг.
— И комары кусают до поры, а потом им приходит время подыхать, — раздался в дверях женский голос.
Следующий арест не обошелся без приключения.
Предатель Роутчан жил, как и Гегер, на втором этаже и занимал прекрасную просторную комнату.
Патриоты увидели средних лет мужчину. Держа в карманах руки, он поддерживал ими свои штаны. Роутчан переодевался. У него было плоское прыщеватое лицо, с первого взгляда внушающее отвращение.
— Приведите себя в порядок, пан Роутчан, — проговорил Морганек. — Вы нам нужны.
— А я вовсе не пан Роутчан, — ответил хозяин, пристегивая подтяжки к брюкам и надевая пиджак.
Морганек взглянул на Гофбауэра. В чем дело? Ошибка? Тот едва заметно моргнул. Ох, этот Альфред! Он обладал каким-то особым чутьем на людей, его трудно провести.
— Кто же вы, разрешите спросить? — поинтересовался Гофбауэр.
— Я?
— Именно, именно вы.
— Извольте, — улыбнулся тот. — Я Крушан… Адольф Крушан.
— А случайно, вы не родственник этого подлеца Роутчана? — вмешался Морганек.
— К сожалению. Хотя, собственно, как считать… Десятая вода на киселе, а не родственник… Я… я его дядя.
— А не молоды вы для дяди? — спросил Морганек и оглянулся.
Божена не сдержалась и засмеялась в кулак.
— Почему же? — возразил Крушан. — Дяди разные бывают.
— Где же ваш племянник?
— В городе… К вечеру он обязательно вернется. Я к нему перебрался вчера. Живу в районе Панкраца, но там, по правде говоря, сейчас страшновато. Особенно с моими нервами.
— Документы у вас есть? — спросил Гофбауэр.
— К сожалению, при себе ничего, — и Крушан вывернул карманы. — Все документы дома.
Он двигался по комнате какой-то развинченной походкой; можно было подумать, что у него вместо суставов шарниры.
— А вы уверены, что ваш племянничек возвратится к вечеру? — продолжал спрашивать Морганек.
— Вполне. Об этом не может быть и речи.
— Тогда мы попросим вас дать подписочку в том, что вы ни слова не скажете ему о нашем визите.
— Понимаю, понимаю… С удовольствием.
Крушан достал листок бумаги, написал и по оплошности с разбегу поставил свою подпись: Роутчан. Спохватился он слишком поздно, когда Морганек уже спрятал бумажку в карман. Дальнейшее произошло мгновенно, как на киноэкране. Поняв, что попал впросак, предатель подошел к двери, юркнул в нее и щелкнул ключом, который был вставлен снаружи. Все застыли от неожиданности. Только Морганек не растерялся. Он вскочил на подоконник и прыгнул.
Божена вскрикнула, бросилась к окну, но Морганека уже не увидела.
А он, свалившись с высоты не менее пяти метров, упал прямо на куст жасмина, благодаря чему отделался легкими царапинами.
Он слышал, как предатель бежит по ступенькам лестницы, и встретил его нос к носу у входных дверей первого этажа. Роутчан-Крушан отпрянул назад. Он сунул руку в карман, но, получив от Морганека удар кулаком, стукнулся о стенку, скривился от боли и выплюнул три зуба. Рука его повисла. Он плечом вытер окровавленные губы.