Гест не знал, однако, что существует шестнадцать стран света и все они ведут прочь из Трандхейма.
Он потолковал со Стейнтором, который отнюдь не горел желанием отпускать уже имеющихся работников, когда ему необходимо еще больше рабочих рук, тем более что Гест резчик каких поискать, он ведь подумывал доверить ему драконью голову. [77]
— Не стану перед тобой таиться, — сказал Гест. — Мне надо уехать отсюда до того, как придут корабли из Исландии. Я могу заплатить за себя, а кроме того, могу тебя успокоить: опасность грозит мне вовсе не от ярла, чьим благорасположением ты, насколько я знаю, весьма дорожишь.
Стейнтор уступил, пообещал Гесту место на корабле, а уж со всем прочим он пускай сам справляется.
Гест снова собрал вещи, приготовился. И тут его все-таки охватила тревога. Он готовился к отъезду и словно бы искал повод остаться. И каждый раз, когда Стейнтор откладывал отъезд, с облегчением вздыхал. Но в один прекрасный день ярл самолично прибыл на верфь обозреть корабли, и Гест разговорился с Халльдором Некрещеным, и тот с плохо скрытой издевкой сказал, что не мешало бы ему завтра пожаловать в Хладир, потому как именно завтра за убийство Одда сына Равна казнят некоего человека, у которого богатые бонды с Мера обнаружили брошь-фибулу, принадлежавшую Одду, и взяли его под стражу.
— Я приду, — сказал Гест.
Весь последний месяц он ночевал либо на верфи, либо в трактире, у той молодой бабенки, когда у нее не было другой компании. Но этой ночью вернулся к Кнуту священнику и нашел его спящим в комнатке при церкви.
— Это ты, сын мой, — сказал клирик, зевнул и благочестиво перекрестил рот. — Что тебе надобно?
— Через день-другой я уеду, — сказал Гест. — Но прежде хотел бы кое о чем тебя спросить.
— Не могу отказать тебе в этом, ты ведь знаешь.
Гест попросил клирика сесть и выслушать его.
— Я рассказал тебе про Онунда сына Стюра, который прошлой осенью нашел меня в Сандее, — продолжал он, — и тому была не одна причина. Думаю, ты это понял. Теперь же я хочу знать, кто указал ему дорогу — ты или Эйстейн сын Эйда, ведь никто другой этого сделать не мог.
Кнут священник некоторое время смотрел в пространство перед собой, не то новым своим взглядом, не то вспоминая загадочную пощечину, полученную от Геста. Потом ушел в себя, на лице проступило давнее страдальческое выражение, глаза сделались пустыми колодцами, губы задрожали, руки бестолково теребили одна другую.
— Ты все это время знал? — спросил он, пытаясь прикрыть ладонями срам. [78]
— Да, — ответил Гест.
— Ты губишь меня, сын мой, губишь… да, правда, это был я. Они угрожали мне. И не только этот ужасный Онунд. С ним пришли двое ярловых людей. А я был слаб. Можешь ли ты простить меня или убьешь?
— Зачем мне убивать тебя, коли я и Онунда не убил. Нет, ты будешь жить в Трандхейме, пока не умрет Гудлейв, да и после тоже. Но должен сказать, я рад услышать, что это был ты, а не Эйстейн, ведь иначе пришлось бы признать, что я ошибся в вас обоих. — Он вздохнул. — И еще один вопрос: можно ли мне взять Сероножку?
Священник озадаченно воззрился на него:
— Это всё?
— Да, всё. Я хочу знать, дашь ли ты мне лошадь или придется ее украсть.
— Дам, и с охотою.
Кнут встал, снова спокойный, хотел обнять Геста, но тот взглядом остановил клирика. Есть еще одна закавыка, сказал он, и, как ему кажется, тут клирику будет проще помочь ему советом. Он рассказал про Рунольва, который, по-видимому, сидит в хладирском застенке, ожидая казни, хотя он ни в чем не виноват, виноват Гест.
— Что мне делать?
Кнут задумался. Потом сказал:
— Ты должен немедля отправиться в Хладир и предать судьбу свою в руки ярла. Я поеду с тобой и буду просить, чтобы ярл сохранил тебе жизнь, он человек справедливый. И Гюда тоже будет просить за тебя.
— Она думает, меня зовут Хельги, — заметил Гест.
Священник опять вздрогнул.
— Да, — упавшим голосом произнес он. — И назвал тебя этим именем я сам. Но другого выбора у нас нет.
Он выпрямился, расправив плечи, словно переваривая свое решение, оделся, повесил на шею крест, поцеловал его и прочел короткую молитву.
Оба прошли в конюшню, оседлали лошадей, бродом пересекли реку и поскакали дальше, к Хладиру, в молчании, напряженном и мучительном молчании, в котором сквозило предвкушение всего того, что может стать пробным камнем для новой силы Кнута священника.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — обронил Гест.
— Ты всегда это знаешь.
— Ты думаешь, зачем я просил Сероножку, если добровольно еду с тобой в Хладир?
Кнут покосился на него и сказал, что ему совершенно неинтересно строить домыслы по поводу загадок.
— Не-ет, ты думаешь об этом. Потому что не доверяешь мне.
— Может быть, — отозвался Кнут священник. — Легко предать такого, кто сам предатель. Вот о чем я думал. А ты за что-то мстишь. Теперь же у меня нет выбора.
— Да, выбора нет, — сказал Гест. — Но сейчас, когда это сказано, ты спокойнее, чем только что, когда был наедине со своими мыслями, верно?
— Пожалуй, — с удивлением проговорил Кнут. — Пожалуй. — Он замолчал, продолжая смотреть на Геста.
Оставив коней на попечение бездомных, они присоединились к толпе нищих, которые спозаранку собрались перед резиденцией ярла, дожидаясь, когда Эйрик ярл со слугами-свейнами, скальдами, челядью и разряженным двором отправится к дружине.
Кнут священник немедля заступил властителю дорогу, распростер руки, остановил всю процессию и, склонив голову набок, невнятно и торопливо пробормотал, что пришел сюда с одним человеком, которому необходимо поговорить с ярлом об узнике, коего считают убийцей Одда сына Равна.
В ярком свете Гест увидел, что лицо у Эйрика измятое, будто он не спал всю ночь, но не пировал, а сидел за вялой беседой о близкой катастрофе, поэтому соваться к нему с запутанными признаниями сейчас ох как не ко времени. Он дернул Кнута за рукав, попросил прощения за дерзкое их поведение, однако ж добился-таки своего: ярл его выслушал.
Но едва Гест закончил рассказ — упомянув и о поводе мести, об Ари, которого так несправедливо убили и который был ему как брат, — ярл лишь коротко взмахнул рукой, приказывая своим людям схватить его, и нетерпеливо пошел дальше, заспанная свита поплелась следом.
Кнут священник растерянно проводил взглядом Геста, которого повели прочь, к дому, крышей смыкающемуся с земляным валом. По запаху Гест тотчас смекнул, что Рунольв тоже здесь. Его потянули к бревенчатой стене, прижали к ней спиной, пока он не разглядел узкий лучик света, падавший внутрь сквозь щелку в кровле. Рунольв подставил свету свою потрепанную физиономию и укоризненно усмехнулся.