(…)
Среди пловцов то водном месте, то в другом поднимались столбы воды. Что-то гулко шлепнулось около минно-артиллерийского содержателя Воробьева. В ту же секунду, оглушенный ревом, он был подброшен водяным вихрем вверх. Первое впечатление было такое, что его разорвало на части. Он уже больше ничего не чувствовал и не сознавал. Очнувшись, Воробьев с трудом приходил в себя. Долго ему никак не верилось, что он остался невредим. Только в ногах ощущалась сильная ломота, как будто кто-то вывернул их, разорвал суставы».
Описание настолько точное, что отпадают все подозрения в художественном вымысле, если они еще оставались до сих пор.
Слово военным медикам.
«В воде повреждающий эффект оказывает лишь фаза компрессии.
Степень и локализация повреждений зависят от мощности взрыва, расстояния и положения тела в воде по отношению к ударной волне, степени наполнения желудка и кишечника жидкостью и газами. Внутренние органы наиболее сильно повреждаются при вертикальном положении тела под водой и при плавании на животе, когда ударная волна направлена к поверхности тела под углом 90 град. При плавании на спине и на боку (спиной к ударной волне) внутренние органы повреждаются менее тяжело. В обоих случаях повреждаются только части тела, погруженные в воду, и наиболее тяжело — органы, содержащие воздух и газы (желудок, кишечник, легкие, придаточные пазухи носа). Наружных признаков травмы при этом обычно не видно. В брюшной полости возникают ушибы кишечных петель, мелкоточечные и разлитые кровоизлияния в стенках кишок, отрыв брыжейки, иногда ретроперитонеальная гематома; в более тяжелых случаях — разрывы желудка, кишечника, печени и селезенки, с последующим перитонитом. В грудной полости, преимущественно в нижних долях легких, образуются кровоизлияния, в тяжелых случаях — разрыв легкого, плевры, гемоторакс. Если голова плавающего при взрыве погружена в воду, то ударная волна может вызвать тяжелые переломы костей черепа (особенно в области придаточных пазух носа) и повреждения мозга.
Пораженные отмечают, что в момент травмы они почувствовали как бы удар в поясницу и внезапное онемение нижних конечностей, позыв к мочеиспусканию и дефекации, некоторые теряли сознание. У пострадавших нередко развивается шок и отмечаются признаки сотрясения мозга. При повреждениях органов брюшной полости наблюдаются самостоятельные боли в животе и болезненность при исследовании, защитное напряжение мышц и др. признаки перитонита…»
Очевидцы свидетельствуют: «Для человека, оказавшегося в непосредственной близости от подводного взрыва, нет ни тени надежды уцелеть. Действие такого взрыва страшно, отвратительно, потрясающе: представить себе его не в силах ничье воображение. Даже видавшие виды патологоанатомы с трудом могут заставить себя взглянуть на то, что некогда было человеческим существом…»
Вряд ли кто-то из уцелевших счастливцев станет потом рассказывать о том, как он барахтался в нефтяной пленке, среди обломков и сошедших с ума товарищей, среди кусков тел и выбитых взрывом экскрементов, как захлебывался в розовой от крови воде, приманивающей акул, и со слабой искоркой надежды на спасение — ведь вокруг продолжался бой…
Новиков-Прибой писал правду. Если не оставалось очевидцев, то он так и говорил, как, например, о судьбе броненосца «Александр III».
«Что происходило во время боя на его мостиках, в боевой рубке, в башнях и на палубах? Кто же именно был тем фактическим командующим, который так талантливо маневрировал в железных тисках японцев? Был ли это командир корабля капитан 1-го ранга Бухвостов, его старший офицер Племянников или под конец последний уцелевший в строю младший из мичманов? А может быть, когда никого из офицеров не осталось, корабль, а за ним и всю эскадру вел старший боцман или простой рулевой? Это навсегда останется тайной. (…)
И никто никогда не расскажет, какие муки пережили люди на этом броненосце: из девятисот человек его экипажа не осталось в живых ни одного».
После подобных описаний, возникает странная мысль о несовершенстве человеческого организма, о его слабости и беззащитности. Конечно, понимаешь, что он не может стать неуязвимым для огня, пуль и осколков. И тогда начинает хотеться, чтобы при тяжелом ранении, человек сразу погибал, а не страдал в течение многих часов, дней и недель.
Однако, иначе рассуждают те, чью жизнь, несмотря ни на что, сумели спасти медицинские работники. Да и как не испытывать вечную благодарность к тем, кто вытащил тебя с поля боя, кто сшил тебя по кусочкам, кто терпеливо выслушивал твою ругань и выносил за тобой горшки, кто учил тебя заново жить?
Пусть без ног, пусть без рук, но — жить, дышать, вновь оказаться среди родных людей, дождаться конца ненавистной войны.
Разве не то же самое чувствовали солдаты в войнах прошлого? Разве не так страдали и гибли моряки парусного флота: не тонули, не задыхались в дыму?
Разве не сносилась картечью изготовившаяся к схватке абордажная команда? Не разрывались человеческие тела от взрывов снарядов бомбических орудий, не горела плоть, политая «греческим огнем»?
И позднее, во время Второй мировой войны, когда сражения стали совсем другими, разве не то же самое выпадало на долю моряков?
«В ослепительно-белой вспышке разрыва ходовая рубка разлетелась в куски, жестоко раня палубные команды осколками металла и острой щепой дерева. На том месте, откуда только что раздавались команды, не осталось теперь ничего. А упавшая мачта в гармошку раздавила трубу. Дым пополз вдоль палубы, удушая людей…
Володя Петров лежал на развалинах мостика, а над ним качалась бездонная масса света и воздуха. С трудом он перевел глаза ниже. Вместо ног у него тянулись по решеткам красные лоскуты штанов…»
Но об этом не любят говорить и писать. Мальчишкам нужно совсем другое.
Для примера я возьму описание действий не большого корабля с сотнями человек экипажа, а одного рейса маленького торпедного катера старшего лейтенанта А. Е. Черцова во время десанта в Новороссийске в сентябре 1944 года. Описание, воспевающее мужество и героизм советских моряков.
Они, бесспорно, были героями.
Но в этом описании, разумеется, нет криков и стонов, нет десятиэтажного мата, которым пытаются подбодрить себя и преодолеть страх, нет воплей отчаяния. Возникает ложное ощущение того, что они, сраженные пулями и осколками, падали, как полешки, на палубу и молча лежали, продолжая бесстрашно смотреть в сторону врага.
«У входа в порт катер попал под град снарядов. Близкие разрывы бросали кораблик с борта на борт. Вот очередь полоснула по корпусу. Упал раненый боцман Панин, стоявший у пулемета. Были ранены несколько солдат. Заглох один мотор. Что-то загорелось под палубой. (…)
Удалось застопорить катер перед трассой снарядов, выпущенных автоматической пушкой. Быстрым рывком вперед ушли от новой очереди. И попали иод третью. Удар в живот свалил командира с ног. Упал раненый механик главный старшина Ченчик. В бензиновом отсеке вспыхнул огонь. (…)
В это время электрик Петрунин заменил боцмана у крупнокалиберного пулемета и меткой очередью разбил вражеский пулемет, стрелявший по катеру. Враг последними пулями все же достал Петрунина — пули попали в обе ноги. А командир, превозмогая боль, продолжал вести катер к причалу.