Командир Голубой дивизии генерал Эмилио Эстебан-Инфантес писал так: «Мы горячо желали крушения русского режима в соответствии с нашими антикоммунистическими идеями. Испанцы были первыми, кто сражался против коммунизма и разгромил его. Мы надеемся быть теми, кто с наибольшим постоянством сопротивляется ему в Европе».
Но, несмотря на объединяющий фашистов фанатичный антикоммунизм, отношения между немецкими и испанскими солдатами были натянутыми.
«Немцы относились к своим союзникам с нескрываемым презрением, а за низкие боевые качества фалангистов называли непечатными словами (например, «drei Sch…» (трижды г…). — O.K.). По их мнению, в Голубой дивизии каждый солдат воевал с гитарой в одной руке и с винтовкой в другой: гитара мешала стрелять, а винтовка — играть. Испанцы же считали немцев неодушевленными машинами, а не людьми. Особенно немецких офицеров возмущало свободное поведение солдат Голубой дивизии и отношение офицеров с рядовыми — скорее приятельские, чем начальственные. Немцев бесило еще и то, что к местному населению испанцы относились терпимо. Известны факты, когда солдаты Голубой дивизии не только вступали в связи с русскими женщинами, но нередко венчались с ними в православных храмах. (…)
Испанцы были уверены, что они пришли в Россию освобождать русских, а не порабощать, и очень сокрушались, что русские этого не понимают. Солдаты Голубой дивизии, имевшие свежий опыт гражданской войны, сознавали, что в России есть и большевики, и их противники. Недаром своих врагов на фронте они называли не «русские», а «красные». Голубая дивизия была в какой-то мере той Европой, от которой русские антибольшевики ждали вместе спасения и поддержки в своем восстании против Сталина».
Можно много говорить о боевых качествах 250-й дивизии, но несомненно одно — ее бойцы не были «неодушевленными машинами», не видящими разницу между народом и режимом. Вот только любой режим приходится защищать народу, одетому в военную форму.
Это приводит к очередным нюансам военных союзов.
Если испанские солдаты отказывались сотрудничать с союзниками-немцами в геноциде населения враждебной страны, то в начале XIX века, наоборот, американское население не разделял политику своего правительства, поддерживая союзника своего противника.
18 июня 1812 г. между США и Англией вспыхнула война из-за территорий Канады. Кроме того, Англия препятствовала американской торговле с Францией, с которой англичане вели жесточайшую борьбу. В этом же году и России пришлось отражать нашествие наполеоновской армии.
Казалось бы, по логике вещей, американцы должны были радоваться победам французов и ненавидеть их врагов — англичан и русских.
Но на деле оказалось не так. Недавно завоевавшие свою независимость свободолюбивые американцы, продолжая сражаться с англичанами, сочувствовали русским и приветствовали поражение Наполеона вопреки политике своего правительства.
Генеральный консул в Филадельфии Н.Я. Козлов сообщал в середине января 1813 г.: «Известие сие произвело в здешних умах величайшее впечатление… В газетах здешних эти новости напечатаны были под заголовком «Des nouvellesglorieuses», титл, который не был дан самим успехам американцев над англичанами…»
А.Я. Дашков сообщал из Вашингтона: «Я получил письма из Бостона, из Нью-Йорка, из Филадельфии, в которых радостно меня уведомляют, что жители поздравляют друг друга с российскими победами, как будто бы со своими собственными, если не более!»
«Бостон газет» опубликовала статью под заголовком «Американская свобода защищалась донскими казаками». 25 марта 1813 г. на банкете, посвященном победам русской армии, видный федералист д-р Отис выступил с торжественной речью, в которой заявил: «Давайте же приветствовать эти славные события как прелюдию к лучшим временам для нашей страны, так же как для непосредственного дела счастья и свободы других».
Основатель республиканской партии Томас Джефферсон писало России как о наиболее дружественной к США державе, о совпадении русско-американских интересов в отношении прав нейтрального мореплавания и т. д.»
Интересно, каково владычице морей Англии было узнать, что ее враг — США зовет в друзья ее союзника — Россию и предлагает ей обсудить совместные интересы в правах мореплавания? Не насторожился ли британский кабинет после того, как Александр I предложил свое посредничество для прекращения войны США с Англией?
Щекотливость сложившейся ситуации сознавало и американское правительство, стараясь призывать своих граждан к умеренности в проявлениях эмоций.
«Празднование русских побед в условиях войны США с Англией встретили протесты со стороны части американской общественности и неудовольствие правительства. Газета «Нэшнл интеллидженсер» (Вашингтон) 24апреля 1813 г. напомнила читателям, что «Россия являлась главным союзником Великобритании и что те, кто празднует русские победы, считают, что эти победы «благоприятны делу нашего врага»».
Остается только добавить, что в 1814 г. русская армия вступила в Париж, а британская захватила Вашингтон (причем Белый дом был сожжен).
Зато в первый период наполеоновских войн российской внешней политике пришлось совершить ряд головокружительных виражей. Стратегические интересы, несмотря на пролитую кровь солдат, диктовали свои условия.
Сначала Павел I вызвал к себе опального А. Суворова и отправил его командовать русскими войсками в Италию с целью отобрать эту страну у французов и вернуть ее австрийцам. «Веди войну по-своему, как умеешь», — напутствовал российский император гениального полководца. И Суворов воевал по-своему. И в целом поставленную задачу выполнил с честью и со славой для русского оружия, несмотря на немыслимые трудности.
Всем известно, что в Италии «вероломство и тайное противодействие австрийцев создавали для армии Суворова большие опасности, чем сражение на поле боя с французами».
Потом лишенные карт и снабжения суворовские «чудо-богатыри», бросившие артиллерию, были вынуждены пробиваться через заснеженные альпийские хребты. Не дождавшись помощи, русский корпус Корсакова был наголову разгромлен французским генералом Массеной в сражении у Цюриха.
«За кровь, пролитую под Цюрихом, вы ответите перед Богом», — писал Суворов австрийскому эрцгерцогу Карлу.
Раздраженный поведением союзников Павел приказал Суворову возвращаться в Россию.
Вернувшийся из Египта Наполеон отбил Италию обратно.
А дальше началось невероятное.
18 июля 1800 г. французский министр иностранных дел Талейран направил российскому вице-канцлеру графу Никите Панину послание:
«Граф, первый консул Французской республики знал все обстоятельства похода, который предшествовал его возвращению в Европу. Он знает, что англичане и австрийцы обязаны всеми своими успехами содействию русских войск…» — так начиналось это послание. Все было в нем тонко рассчитано: и неназойливое напоминание о том, что Бонапарт не участвовал в минувшей войне, и стрелы, как бы мимоходом направленные в Англию и Австрию, и дань уважения, принесенным русским «храбрым войскам». За этим вступлением следовало немногословное, продиктованное рыцарскими чувствами к храбрым противникам предложение безвозмездно и без всяких условий возвратить всех русских пленных числом около шести тысяч на родину в новом обмундировании, с новым оружием, со своими знаменами и со всеми воинскими почестями. (…)