— А как же побережье? — удивился Ларин, внезапно поняв, что Иллур не собирается двигаться дальше по реке, — мы же, вроде, об этом с Ганнибалом договорились?
Иллур нахмурил брови, а глаза его метнули молнии в кровного брата. Царь скифов прощал ему много вольностей, но даже он не любил, когда ему напоминали о данных обещаниях. Поняв это, Леха вновь забеспокоился о своей судьбе.
— Я помню свои клятвы, Ал-лэк-сей, — вернул на место «расслабившегося» адмирала Иллур, но, увидев, что Ларин «осознал свои ошибки», снисходительно пояснил, — к побережью мы выйдем через земли Филиппа, разгромив дарданов. Отсюда наш путь лежит не вверх по Истру, а на юг, через горы.
— Значит, я останусь в лагере с флотом? — не утерпел Леха, решивший теперь, что для него война закончена.
— Нет, — ответил кровный брат, усмехнувшись. — Как только ты закончишь строить лагерь, то оставишь флот на помощника, а сам со мной отправишься в Македонию. Кое-кто просил именно тебя отправить послом к Ганнибалу, прежде чем я ударю по иллирийцам.
Услышав это, Леха вновь просиял.
— Так у меня уже и место есть на примете, — выпалил он. — Честно говоря, я уже даже начал его строить. И брод рядом имеется подходящий, можно армию быстро переправить.
На этот раз удивился сам Иллур, услышав о такой прозорливости своего кровного брата. Но больше разговор к войне не возвращался. Выпив в шатре царя еще кувшин вина, Леха покинул его, отправившись к себе в надежде провести спокойно хотя бы одну ночь, чтобы набраться сил перед затяжным праздником. Но не тут-то было.
Не успел он отъехать от юрты кровного брата, как повстречал отряд амазонок, спешивших к тому с докладом. И, как назло, предводительницей этого отряда была не кто-нибудь, а именно Исилея.
— Постой, скиф! — бодро окликнула его хозяйка Еректа, осаживая коня. — Куда ты так спешишь?
Леха придержал своего скакуна, невольно испытав двойственное чувство: досаду оттого, что не смог улизнуть незамеченным, и радость оттого, что амазонка осталась живой, после стольких сражений.
— Я не видел тебя, Исилея, — стал оправдываться скифский адмирал, развернув коня в сторону десятка амазонок с факелами в руках, сопровождавших свою хозяйку, — но мне надо ехать. Иллур отдал приказ, который я должен немедленно выполнить.
Исилею было нелегко обмануть.
— Приказ царя — закон, — кивнула она, тряхнув гривой своих длинных волос. — Но мы победили, а завтра у нас пир. Неужели Иллур не позволит тебе разделить с нами плоды победы, ведь ты, как я слышала, тоже отличился в сражениях?
«Она еще и следит за мной», — подумал Ларин, но сил возмущаться у него не было. Бравый адмирал просто валился с лошади от усталости.
Скользнув взглядом по лицу улыбавшейся в отсветах факелов воительницы, Леха смирился с судьбой, поняв, что бороться бесполезно. А кроме того, он вспомнил о странном разговоре с Зараной, которая уже давно приняла Исилею как свою хозяйку. Вот только амазонка еще об этом не знала.
— Я остановился на западной окраине лагеря, — устало проговорил адмирал, — ты легко найдешь мою юрту, где я буду ждать тебя до рассвета.
Ничего не сказав, Исилея хлестнула коня и ускакала по направлению к юрте Иллура. Но Леха успел заметить радостное выражение на ее лице. Амазонка напомнила ему сейчас своим видом хитрую кошку, которая умеет добиваться своего любым способом.
Леха едва успел доехать до места назначения и сойти с коня, как Исилея ворвалась в его юрту следом, словно ураган, отбросив нерасторопного стражника, который попытался перекрыть ей доступ к телу адмирала.
Потом они сорвали друг с друга доспехи и предались страсти, от которой у адмирала быстро прошла вся накопленная усталость. Но следом навалилась новая, смешанная со сладкой истомой.
Когда он на утро проснулся, то обнаружил себя в полном одиночестве. И некоторое время соображал, не привиделась ли ему вчера ночью хозяйка Еректа. Однако измученное любовными утехами тело подтвердило, что не привиделась. И Леха снова провалился в сон, полный приятных сновидений. А когда после полудня выбрался-таки на свет божий, выспавшимся и отдохнувшим, то пир победителей гудел уже по всему лагерю. Сделав всего несколько шагов, скифский адмирал был захвачен этим водоворотом всеобщего веселья и быстро утонул в пьяном угаре.
Новое утро в Таренте застало друзей по дороге в порт. Со стороны можно было увидеть, как греческий купец торопливо пробирается по улице, обходя повозки и многочисленных прохожих, то и дело оглядываясь назад. Туда, где за ним, буквально в двух шагах, следовали слуги. Самый здоровый из них тащил на плече мешок, который не доставлял ему особых хлопот, поскольку в нем было обычное тряпье.
— Возьми этот мешок, — приказал чуть ранее Федор своему другу из Утики, — набей чем-нибудь легким. Дотащишь до порта. А то, какие мы слуги без поклажи? Можем вызвать подозрения легионеров.
Летис набил мешок тряпьем и вскинул на плечо. На себя друзья надели еще по одному длинному хитону, что нашлись в чулане Сандракиса. Так было немного жарко, зато за поясом в складках одеяния можно было спрятать широкий нож. Летис с большим удовольствием прихватил бы багор, но Чайка запретил.
Федор, шагавший позади купца, понимал, отчего тот так нервничает. Он был свободен, руки и ноги не связаны и мог бы попытаться убежать, если бы захотел. Но, перед выходом, засовывая нож за пояс, Федор предупредил.
— Смотри, я иду сзади, если что — не промахнусь.
Сандракис кивнул. Сына своего он не любил, а эти карфагеняне уже надоели ему так, что он действительно готов был, позабыв про него, броситься в бега при первом же удобном случае. Однако не решался. Он видел, что командир финикийцев отлично понимает его страхи. И оттого ненавидел его еще больше.
Двигаясь по направлению к близкому порту сквозь пеструю толпу, Чайка присматривался к окружающему опытным взглядом военного, отмечая, сколько патрулей на улицах, сколько баллист на стенах, можно ли на них взобраться. А когда они вышли на площадь, что оканчивалась набережной, то собственными глазами узрел бесконечный лес мачт и едва удержал вздох.
Акватория Тарента была, как и в те времена, когда он служил новобранцем, разделена на две части. В первой, стояло несколько зерновозов и других «грузовиков», из трюмов которых рабы непрерывно выгружали какие-то тюки. Сюда они и стремились.
А слева, чуть в стороне, в отгороженной от моря высоким земляным молом гавани, выстроились десятки квинкерем со спущенными парусами, — судя по всему, те самые боевые корабли, что привел с собой Марцелл, явившись в этот город. Кроме них у причалов ждали своего часа пятнадцать хищных триер и еще десяток бирем. Вся эта военная мощь, призванная охранять Тарент с моря, с берега сама была защищена многочисленными постами римлян. А, кроме того, вход на военный причал происходил через до боли знакомые ворота, за которым виднелись бараки морских пехотинцев, где Федор провел не один месяц службы. Бараки, примыкавшие торцом к скалам, были отделены от остального порта каменной стеной и крепкими воротами, у которых постоянно маячил десяток охранников в доспехах, со щитами и мечами. Серьезное препятствие, не говоря уже что там, за стеной, где виднелась мощеная камнями набережная, в бараках было расквартировано несколько манипул морских пехотинцев. Но штурмовать эти укрепления втроем Федор и не собирался. Тут нужен был хороший план. Такой, чтобы сработал с первого раза, поскольку второго не будет.