Дикие орды мусульман откатились на юг, за горные хребты. Вместе с ними ушел кое-кто из царских детей и внуков, не поверив в торжество северного колосса. Но кое-кто остался и попросил российского подданства. К последним принадлежали Багратионы.
Иван Александрович по указу Екатерины Второй получил чин офицера, служил на Кавказской пограничной линии и вышел в отставку секунд-майором. Из-за недостатка средств он не смог дать детям обычного для того времени дворянского образования. Зато на языке фарси часто говорили дома, и сообразительный сын его усвоил чужую речь легко. Иван Александрович, помня трудное детство в Исфагане, научил мальчика даже персидскому письму, весьма причудливому в сравнении со славянской кириллицей.
Потом началась «фрунтовая наука»: князь Петр поступил рядовым мушкетером в Астраханский пехотный полк и через год стал там сержантом…
Камердинер положил в камин толстое сучковатое полено. Огонь жадно накинулся на него, поднялся выше, заметался между черными стенами.
Князь Петр длинной кочергой подвинул полено в глубь очага. В ярких всполохах ему теперь привиделось породистое лицо благодетеля с высоким лбом, несколько полноватыми щеками, твердо сжатыми губами и черной повязкой на левом глазу. Потемкин ее не любил, но надевал, являясь на службу в Военную коллегию, которая располагалась на Васильевском острове в Санкт-Петербурге.
Совсем непросто было попасть к нему на прием. Но за восемнадцатилетнего сержанта Астраханского полка похлопотала родственница, княгиня Анна Александровна Грузинская. Светлейший князь прислушался к ее рекомендации и назначил аудиенцию выходцу с юга.
У Багратиона, недавно приехавшего в столицу Российской империи, не нашлось даже приличествующей важному случаю одежды. Кафтан уступил ему дворецкий княгини. Он оказался не совсем подходящим по размеру, и правнук царя Иессея ужасно стеснялся поначалу и без конца одергивал короткие рукава.
Но Григорий Александрович, человек прозорливый и государственный муж с огромным опытом, на одежду не обратил внимания. Бросив пристальный взгляд на молодого грузина, он задал несколько вопросов. Ответы его удовлетворили, и президент Военной коллегии перешел к сути дела.
Оно касалось пребывания в России посольства персидского правителя Али Магомет-хана. Здесь мало кто знал его язык. Однако международная обстановка — персы скрытно продолжали противодействовать русским на Кавказе — требовала точных сведений об истинных намерениях Али. Условие имелось одно, предупредил Потемкин. Сержант Астраханского полка, назначенный в свиту посла, не должен показывать свои познания в персидском. Его задача другая: слушать разговоры иностранцев, наблюдать за ними, запоминать их действия, встречи с людьми, разные необычные случаи.
— Это — конфиденциальное поручение, ваше высокопревосходительство? — спросил князь Петр, подумав.
— Конечно, сержант. Никому ни слова о нем.
— А рапорт о проделанной работе?
— Только мне.
— Я согласен.
Страшные, злобные персы с бородами, завитыми в мелкие колечки и окрашенными в рыжий цвет хной, были постоянными персонажами в рассказах его отца. Он мечтал стать воином и отомстить им за несчастия родного края, некогда цветущего, но разоренного варварами. Этот час настал.
Наилучшим образом исполнил секретное задание светлейшего князя Петр Иванович и получил награду — первый офицерский чин прапорщика.
При Потемкине он находился и в следующем, 1788-м году, во время осады и штурма турецкой крепости Очаков. Здесь он проявил не столько ловкость и хитрость, сколько замечательную храбрость. Григорий Александрович пожаловал ему золотой «Очаковский крест».
Далее карьера Багратиона круто пошла вверх. В год смерти своего благодетеля он сумел перешагнуть рубеж, для многих непреодолимый: из обер-офицеров в штаб-офицеры — и стал секунд-майором Киевского конно-егерского полка.
Поленья в камине превратились в черные головешки, подернутые пеплом. Лики прошлого утратили очертания и отступили, затерявшись в темноте, сгустившейся за окном.
Главнокомандующий легко поднялся на ноги. Завтра или послезавтра он напишет верноподданническое письмо императору Александру. Подтвердит, что генералы, офицеры и солдаты Молдавской армии горят желанием победить неприятеля в летней кампании 1810 года. Поблагодарит за отеческую заботу о его, князя Петра, здоровье и попросит Высочайшего соизволения на длительную поездку.
Впрочем, куда ему теперь ехать, генерал от инфантерии пока не решил. Может быть, в Санкт-Петербург? В последние годы он жил там часто и подолгу, но собственного пристанища так и не обрел. Слишком дорога была столичная недвижимость, совсем не по карману военачальнику, водившему в бой полки, дивизии и корпуса. Бывало, он останавливался у родных. Бывало, снимал квартиры.
Жил он и на Дворцовой набережной в роскошном здании с колоннадой, которым владела княгиня Гагарина.
Здесь зимой 1806 года к герою Шенграбена и Аустерлица собирались друзья и знакомые, чтобы за богатым кавказским столом послушать рассказы суворовского ученика о прежних походах и победах. В число гостей входили известные персоны. Тогдашний министр иностранных дел князь Адам Чарторыйский — хитрый поляк, мечтавший о возрождении своей страны. Князь Петр Долгоруков — любимец государя и его генерал-адъютант. Князь Борис Голицын — второй муж Анны Александровны Грузинской. Великий князь Константин Павлович — младший брат царя. Молодой, но уже известный поэт — штабс-ротмистр Денис Давыдов. Князь Борис Четвертинский — полковник лейб-гвардии Гусарского полка. А также его сестра — несравненная красавица Мария Антоновна, в замужестве Нарышкина — фаворитка императора, родившая тому двух дочерей.
Лето же 1806 года Петр Иванович провел в Павловске, неподалеку от Санкт-Петербурга. Там лагерем стоял лейб-гвардии Ггерский полк, шефом которого являлся Багратион. Там он купил, взяв деньги в долг, два дачных бревенчатых дома.
Там же в летней резиденции матери царя, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, благоволившей к шефу лейб-егерей, он познакомился с любимой младшей сестрой государя — великой княжной Гкатериной, девушкой совершенно очаровательной, хорошо образованной, умной, с целеустремленным и решительным характером.
Юная Гкатерина первой стала оказывать знаки внимания бравому сорокатрехлетнему генералу и, надо сказать, сумела-таки вскружить ему голову. Ох, уж эти прогулки в Павловском парке, псовые охоты, веселые праздники во дворце Марии Федоровны. Флирт, даже самый невинный, с персоной из царствующего дома грозил большими неприятностями простому смертному. Но Багратион увлекся. Как мило проходили их чаепития в парковой беседке, увитой плющом! Как лихо скакала царская дочь на сером жеребце за зайцами в поле, прилегающем к Павловску! Как грациозно выступала в полонезе на балу, посвященном дню ангела доброй ее матушки!
Нет, не стоит ему сейчас ехать в Санкт-Петербург. Гнев государя, коему нынче он получил очевидное подтверждение, вероятно, первопричиною своею имел сплетни о флирте генерала от инфантерии с великой княжной. Великосветские его знакомые, без сомнения, тут постарались. Делать-то им абсолютно нечего: рвать в клочки чужую репутацию — обычная забава.