— И верховодил у них Косточка… — дошло до меня. — Правильно? И, конечно, не обошлось там без подаренного Косточке непальского ножа.
— Увы, — вздохнул дядя Володя. — Очень самолюбивый мальчик. Я еще вчера начал подозревать, что он задумал что-то в этом роде. Но и другие хороши. Яша и Ваня, например, тоже очень отчаянные.
— Что же это, — проговорил я, — теперь, наверное, Папа в ярости. Он его прибьет!
— Уже нет. Я принял на себя первый удар, — с гордостью сказал дядя Володя. — Уж как он ругался на меня, как ругался! Я и тупой, я и идиот, я и ничтожество. Пусть ругается. Он как выругается, так потом у него и понимания сразу больше и деловой разговор завести позволит. Кроме того, он ведь сам всегда разрешал Косточке делать все, что тот пожелает. Стало быть, чувствует, что не во всем прав. Он еще перед Новым годом начал прислушиваться к моим советам насчет воспитания. А этот эпизод с игрушками, видно, стал для него последней каплей. Игрушки-то ведь немалых денег стоят.
— Значит, у тебя с Папой деловой разговор был? — с усмешкой поинтересовался я. — Насчет воспитания? Ну и что, получил назначение и полномочия?
Но дядя Володя не заметил моей иронии.
— Нет худа без добра, — повторил он. — Назначение я получил и полную Папину поддержку. Теперь, по крайней, мере у меня есть четкие полномочия, и для меня большая честь официально принять на себя такое ответственное дело. Я предупреждал, что педагогическое воздействие эффективно лишь в определенных условиях, при четких полномочиях. Детская душа требует особой атмосферы существования. Эксцессы неизбежны, но теперь мы сможем к ним подготовиться, сгладить последствия, принять меры…
На этот раз я хорошо знал, о чем речь.
Он давно ее вынашивал, эту свою идею. И, пожалуй, именно этой увлеченностью был мне глубоко симпатичен, несмотря на то, что самой его идеи я не разделял. А идея заключалась в том, чтобы устроить в заповедной загородной усадьбе специальный пансион для наших ребятишек. Не просто пансион, а этакий полноценный детский рай на природе. Причем самым строгим образом изолированный от всего внешнего мира — Города и Москвы, в частности.
В этом пункте мы с ним в корне расходились. Первоначально в моем проекте Москвы был предусмотрен специальный детский Луч, в котором должны были располагаться все необходимые детские учреждения. Мы часто спорили на этот счет. Я был убежден, что детям необходимо жить в непосредственной близости к реальному миру взрослых. Более того, это должен быть один общий, единый мир с взаимным духовно облагораживающим и воспитательным влиянием, со всеми своими противоречиями и проблемами.
В свое время, не вдаваясь в градостроительные и педагогические теории, Папа решил, что никаких «детских» Лучей в Москве не будет. Он был закоснелый прагматик и на дух не переносил то, что хоть отдаленно походило на «утопию». Он рассматривал Москву исключительно как плацдарм своей деловой империи с мощнейшей инфраструктурой развлечений. Здесь нет места школам и детским садам. В Москве, дескать, и без того хватает проблем, чтобы еще дети путались под ногами. Папа считал, что в Москве мы, взрослые, можем работать и развлекаться, а жить должны в Городе или в Деревне. Все, что касалось детей, быта, вообще семьи, было удалено из Москвы. Увы, он с самого начала не понял общечеловеческой идеи, заложенной в мой архитектурный проект, и воспринял его сугубо потребительски, даже торгашески и политикански. «Скажи спасибо, что он вообще его воспринял», — успокаивала меня тогда Мама.
— Папа обещал, что в самом ближайшем времени сделает все необходимые распоряжения. Он назначил меня координатором, — с гордостью сообщил дядя Володя, когда мы вошли в особняк. — Кстати, — прибавил он, — может быть ты, Серж, возьмешь на себя проектную работу? Кому же поручить ее, как не тебе, нашему Архитектору и почетному гражданину… Но я вижу, Серж, ты скептично настроен?
— Как ты сейчас можешь об этом говорить? Я до сих пор не могу прийти в себя после того, что они сделали с игрушками…
— Не стоит так расстраиваться! Теперь мы устроим для них в Деревне райский уголок. Здесь они действительно почувствуют себя детьми. Мы обезопасим их от дурного влияния. Сегодняшнее происшествие — просто несчастный случай.
— Еще один несчастный случай, Володенька? — покачал головой я. — По моему, ты зря выгораживаешь его перед Папой.
Я имел в виду Косточку. Дядя Володя замахал на меня руками.
— Это временно, Серж, временно, — смущенно бормотал он. — Все образуется. Главное направить фантазию мальчика в правильное русло.
— А по-моему, Володенька, это явные признаки жестокости и вандализма. Что же касается твоей идеи с пансионом, думаю, другие родители на это не согласятся. Я, например, и мысли не допускаю, чтобы Александр жил не с нами, а где-то в другом месте.
— Почему же? — загорячился дядя Володя. — Вы можете приезжать в Деревню, когда захотите. Здесь природа, красота! Какие-нибудь час-полтора езды. Папа не будет возражать.
— Что еще Мама скажет об этом педагогическом проекте.
— Мама «за». Она давно «за».
— А наши сорванцы? Не думаю, чтобы заточение в твоем «раю» пришлось им по вкусу.
— Здесь будет хорошо, — убеждал он, — очень хорошо!
Мы так и не доспорили. В гостиной уже собралась большая часть родителей.
— Господи Иисусе, — вырвалось в общей тишине у о. Алексея, — помилуй нас грешных!
Понятно все были в шоке. Наши старички отправились пить сердечное. Дядя Володя принялся поспешно складывать в мешок останки игрушек. В этот момент в комнате появились Папа и Мама. Я думаю, они уже успели обсудить происшедшее. Папа окинул нас рассеянным взглядом и тут же удалился, а Мама обратилась к нам со следующим предложением.
— Что сделано, то сделано, — спокойно сказала она. — Пока наши маленькие мерзавцы не вернулись, давайте решим, как на это отреагировать. Если мы начнем возмущаться, кричать, или что еще хуже затеем разбирательство или даже накажем их, они решат, что они добились своего. Лучше уж сделать вид, как будто ничего не произошло. В конце концов это их игрушки. Формально они вправе распоряжаться ими как угодно. Даже разломать. Словом, пусть почувствуют, что навредили только самим себе. Мы должны выдержать характер.
Дядя Володя одобрительно кивал. Мне также показалось, что с педагогической точки зрения это будет логично. В общем, все единодушно согласились. К приходу детей следы вандализма были ликвидированы.
Может быть, мы и выдержали характер, но морального преимущества не ощутили. Все были ужасно угнетены происшедшим. За обедом, несмотря на все усилия Мамы, наша непринужденность была натянутой, а разговоры, которые мы пытались затевать, так или иначе скатывались на банальное морализирование. Дети пришли с горки в прекрасном настроении, и многозначительные, полные молчаливого укора взгляды и намеки взрослых были им глубоко безразличны. Похоже, настроение исправилось и у тех из детей, которые, по словам дяди Володи, рыдали во время погрома. Я не заметил и следа печали в глазах силача Алеши, которого встретил зареванным в коридоре. Косточка же был на редкость скромен и подчеркнуто сдержан.