— Можно тебя хотя бы поцеловать на прощание?
Что верно, то верно: влюбленные мужчины действительно иногда ведут себя, как идиоты. В частности, задают такие идиотские вопросы. Зачем вообще понадобилось об этом спрашивать, если я вот уже много лет всякий раз по-родственному чмокал в щеку?
— Нельзя, — сказала Майя.
— Почему? — задал я еще более глупый вопрос.
— А ты сам как думаешь?
— Не знаю.
— Тогда можно, — сказала она равнодушным тоном.
Я наклонился и дотронулся губами до ее щеки. Щека была горячая. Или мои губы были холодными?.. Готов поклясться, что, когда наклонился ее поцеловать, она подставляла мне не щеку, а губы…
Я шагнул в лифт.
— Заходи в гости, — сказала она и чуть приподняла руку.
— Обязательно, — кивнул я. — «Аб-за-тельно» — так выговорилось у меня. Я был как в тумане.
Внизу в фойе я зачем-то принялся надевать пальто, замешкался, и ко мне тут же подскочил прежний востроглазый вахтер и услужливо помог попасть рукой в рукав.
— Благодарю, — пробормотал я и спохватился, что он ждет вознаграждения. Совсем немного, сущую мелочь. Какой-нибудь рубль. Здесь это считалось хорошим тоном, что — то вроде дружеского жеста. Я пошарил сначала в одном кармане, потом в другом. Там, естественно, было пусто. Я это прекрасно знал.
— Благодарю, — еще раз пробормотал я и пошел к выходу.
Вахтер все еще пришаркивал за мной, и в зеркалах я видел его ухмылку: что ж, дескать, так не солидно-то, а?
На душе у меня было очень нехорошо. Грустно и неопределенно. Я клял себя за то, что так сглупил: нечутко, невнимательно отнесся к тому, что представляло для Майи большую ценность — к ее неожиданному увлечению. По сути, отмахнулся от нее, когда она потянулась ко мне с открытой душой. Не спустился со своих олимпийских высот. Не выслушал, не проникся… Удастся ли мне реабилитироваться в следующий раз? Предложить свою помощь? Примет ли она ее? И когда еще у меня появится такая возможность?.. Теперь мне оставалось лишь мучаться ожиданием.
Я вышел и снова, задрав голову, взглянул вверх. Нижние ярусы зданий по-прежнему солнечно сияли, подсвеченные искусственным светом, но вся верхняя часть, словно по волшебству усеченная, отсутствовала, погрузившись в густое белое облако. Стало быть, лишь в своем воображении я мог восстановить величественный абрис моей Москвы.
Теперь нежданно-негаданно у меня появилась странное поручение. Я пообещал Майе «исправить свою ошибку», переговорить с Альгой. Я еще не знал, как я это исполню, но уже был уверен, что это будет выглядеть ужасно глупо. Во-первых, я не видел в этом никакой необходимости, а во-вторых, для этого понадобится разыскивать эту странную девушку, улучать момент, когда можно будет поговорить с ней с глазу на глаз, подбирать какие-то слова… Можно представить, как она на меня посмотрит, за кого примет!
Но делать было нечего. В конце концов это желание Майи. Иначе я рискую снова показаться ей человеком, который относится пренебрежительно к тому, что для нее очень важно. Кроме того, если не поспешить и не сделать все возможное, история, приключившаяся с маршалом Севой, действительно грозит повлечь самые скверные последствия.
В общем, я решил поскорее развязаться с этим поручение. К тому же после этого у меня будет хороший повод навестить Майю, так сказать доложить, что ее поручение выполнено.
Вдруг я спохватился, что не знаю, где, собственно, мне искать эту шатенку с ничего не обещающими изумрудными глазами? У меня не было ни домашнего телефона Альги, не знал я также, где она живет. Можно было бы вернуться к Майе и спросить, но, честно говоря, у меня не хватило на это духу. В конце концов я решил, что наверняка застану Альгу у Папы. Она сама говорила, что в качестве доброй самаритянки вынуждена дежурить у него в офисе. Папа, еще, якобы, хорошенько не оправившийся после покушения, смиреннейше упросил ее побыть при нем. Но отправляться к Папе по собственной инициативе сейчас у меня не было ни малейшего желания. Другое дело завтра. Завтра с утра в Папином расписании было выделено время для еженедельной встречи с приближенными — что-то вроде расширенного производственного совещания. Тогда я и улучу момент перекинуться словом с Альгой, которая несомненно будет находиться где-нибудь поблизости.
Я не посещал эти совещания регулярно. Только во время подготовки проекта и начала строительных работ в Москве являлся, как на службу. Потом, когда обнаружил, что дела идут прекрасно и без моего участия, а моего мнения никто — Папа тем более — не спрашивает, и на совещаниях я главным образом встреваю невпопад, я забросил бывать на них. Кроме того, мне совершенно не нравилось, что Папа того и гляди станет воспринимать меня как своего сотрудника, вот-вот начнет покрикивать на меня, как на подчиненных: и дурак, и тупой, и такой-сякой. Так что я захаживал туда лишь изредка — исключительно из любопытства или от нечего делать, в качестве, так сказать, вольного художника. Тихо посиживал себе в уголке да нюхал табачок.
Сначала я собирался отправиться домой и, может быть, помечтав о чем-нибудь приятном, немного соснуть, но тут мне пришло в голову, а не переведаться ли мне с нашим доктором. Вообще-то, я человек замкнутый, сугубо интровертированный, практически не нуждающийся в чьем-либо обществе, но с доктором поддерживал приятельские отношения. Объединяла нас, главным образом, любовь к кофе по-турецки. Время от времени мы сиживали вечерком в известном кафетерии, что при контрольно-пропускном терминале на входе в Москву, попивали кофеек и болтали о том, о сем. Я рассказывал ему о всяческих парадоксах из области архитектуры, а он смешил меня байками из своей медицинской практики. В этом смысле доктор был просто душа человек. К тому же у него всегда можно было перехватить взаймы.
К сожалению, тот странный разговор под горкой — в высшей степени неожиданный — до того смутил меня, что я с тех самых пор, чтобы не встречаться с доктором, избегал появляться в кафетерии. Не то чтобы мне стало неприятно общаться с ним, но я боялся, что снова могу попасть в двусмысленное положение и не буду знать, как себя вести. Я так и не обсудил того, о чем узнал от доктора, с самим Папой, а стало быть, не выяснил его, Папы, персонального мнения на этот счет. Дальнейшие туманные намеки доктора, если бы они снова последовали, поставили бы меня в положение любителя сплетен, если не хуже, — за спиной Папы выслушивать и обсуждать вещи, явно со скверным душком. Теперь я, естественно, не собирался передавать доктору все подробности, услышанные от Майи и Альги насчет маршала, но теперь мне было очень даже любопытно услышать мнение его относительно обстановки в целом. Впрочем, если бы я и рассказал ему обо всем, в том не было бы большой беды. Другое дело, что попутно любопытный доктор забросает бы меня вопросами о девушках. А мне этого совсем не хотелось.
Я надеялся перехватить у доктора немного мелочи. Хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя недоделанным в присутствии вахтеров, лифтеров и прочей контры. Деньги, которые я получил под Новый год в качестве премиальных вместе с дипломом почетного гражданина, уже давно испарились без следа. Львиная их доля пошла на то, чтобы Наташа расплатилась за взятую в «кредит» шубу. Кое-что перепало сантехникам, которые монтировали новое отопление и канализацию, кое-что ушло на оплату позорно просроченных «счетов» из школы Александра, а оставшуюся малость я отдал нашим старичкам, чтобы они имели возможность пополнить семейно-стратегические запасы сахара и макарон.