Чего от него хотят, он, Янке сразу догадался. Уже несколько лет он старался быть чистым на руку, но сегодня утром, возвращаясь с причала, не удержался и завернул на хутор, где сбросил хозяину четыре мешка цемента. Сделал он это оттого, что его тянуло выпить, а выпивку и закуску в здешних условиях найти было очень трудно. К тому же, кладовщик на пристани был бестолковым, часто работал полупьяным, и договориться с грузчиками на левый груз труда не составило. Цемента же этого сгружали на причале столько, что потерю четырех мешков обнаружить никто не мог.
И вот стоило после стольких лет праведной жизни раз украсть, как его попутали! — так он решил, когда его вызвали к начальнику склада; он был уверен, что Леман из криминальной полиции. Попался! Как же это могло получиться?
Воровать материалы — по головке за это не погладят, — и Янке все отрицал, сразу решив, что признаваться не следует. И, начав врать, он врал все дальше. А вежливость Лемана, та самая вежливость, с которой Янке в жизни встречался крайне редко, еще более настораживала его.
Леман же старался уяснить себе: почему Янке лжет, с какой целью? Он еще минут десять бился с шофером, но тот упрямо врал, пока не сообразил, что дело тут не в цементе, а в чем-то другом, а поскольку он себя ни в чем другом виновным не чувствовал, он постепенно успокоился и стал несколько откровеннее. Однако сознаться во лжи было не так-то легко.
— Послушайте, Янке. — Леман поднялся и подошел к шоферу. — Вот вы утверждаете, что сегодня никуда не заезжали. Так?.. — спросил он, наблюдая за выражением лица Янке. — Так!.. Однако, не более двух часов назад вы посетили хутор Бомлера. На столе, — Леман указал пальцем, — лежит объяснение хозяина хутора, и там говорится совсем другое.
Янке посмотрел на Лемана, словно припоминая, озабоченно сдвинул брови и закусил губу, затем уставился глазами в землю и, стараясь скрыть растерянность, проговорил:
— Обождите, обождите… Ах да! — вдруг радостно воскликнул он, поднимаясь, и облегченно заулыбался. — Точно! Совсем забыл!.. По дороге закипела вода в радиаторе, нужно было срочно долить воды холодной…
В это мгновение дверь кабинета открылась и через порог стремительно шагнул Штеле. Став спиной к Янке так, чтобы тот не мог видеть его манипуляции, Штеле положил перед Леманом сверток.
— Нашел у него под сиденьем, — прошептал Петер.
Пока Леман беседовал с Янке, Штеле прошел в автопарк, нашел нужный ему «бюсинг» с цифрой 17 на номере и быстро осмотрел кабину, не забыв заглянуть под сиденье и в ящик для инструментов. Под сиденьем он нашел сверток и бутылку шнапса.
Развернув сверток, тут же бросился на поиски Лемана. Встретившийся во дворе начальник склада показал кабинет, где расположился Вилли.
В свертке оказался небольшой кусок копченой ветчины и две пачки сигарет, а под свертком несколько листков бумаги с отпечатанных на них текстом. Бегло взглянув на текст, Леман сразу понял, что перед ним коммунистическая листовка с рекомендациями, как создавать затруднения на производстве.
— Подойдите сюда, Янке! — строго сказал Леман.
Янке встал и подошел к столу.
— Прочтите это! — Леман пододвинул к нему листовку.
По мере того, как Янке читал, по его лицу разливалась смертельная бледность.
— Господа! Я понятия не имею, что это такое. Клянусь вам, я не виновен! У меня есть жена, ребенок! Клянусь, я не знаю! — залопотал он в истерике.
— Молчать! — рявкнул Леман и стукнул кулаком по столу. Янке сразу затих и смотрел на Вилли испуганными глазами. — Вы что, хотите обмануть власть! У вас это не получится! Это ваш сверток?
— Господин чиновник! Я все расскажу! Этот сверток мне дал рабочий хозяина хутора…
— Зачем?
— Он просил передать его своему родственнику, который работает на строительстве аэродрома…
— Кому? Его имя?
— Я точно не помню…
— Говори! — гаркнул опять Леман. — Ты что в концлагерь захотел?
— Я вспомнил! Его зовут Ганс Крамер!..
— Так, рассказывай сначала! Как ты познакомился с рабочим на ферме?
— Все было так, как я говорил. Месяц назад, когда я возвращался с грузом, у меня действительно закипела вода в радиаторе. Я решил свернуть на ферму, чтобы долить холодной воды. Пока я доливал воду, хозяин предложил мне обмен — я ему привезу цемент, он мне даст шнапс и окорок. Я согласился.
Сегодня я привез ему четыре мешка цемента. Разгружал его хозяин с рабочим. Когда хозяин пошел за шнапсом, рабочий предложил мне передать этот сверток его родственнику, который работает на укладке бетона. За это он дал мне бутылку шнапса. Я и согласился передать сверток, но я понятия не имел, что в нем находится. Думал, еда…
— Как ты собирался выйти на этого Крамера?
— Мне нужно его разыскать среди рабочих, которые работают на строительстве взлетной полосы. Крамера я не знаю.
— Хорошо, вот тебе бумага и ручка. Садись и напиши все, что ты рассказал. И запомни, если ты проболтаешься кому-нибудь о нашем разговоре, ты будешь осужден за кражу государственного имущества и пособничество врагам народа!
Янке сел за стол с противоположной стороны, а Вилли поднялся.
— Работать будешь вот с этим господином, — Вилли указал Янке глазами на Штеле.
Леман оставил помощника оформлять беседу с Янке, а сам отправился на встречу с руководителем стройки — «доверенным лицом».
Оставаться на острове ему уже не было смысла. Дальнейшее расследование Штеле вполне мог провести и сам. Подробно проинструктировав его, Вилли отправился вечерним паромом на материк.
Подобных командировок в 1934 году у Лемана было много. Постепенно он определил свою линию поведения в гестапо. Он понимал, что для того, что бы успешно там работать и выполнять поручения советской разведки, он должен был играть роль абсолютно лояльного режиму и исполнительного чиновника. И он действительно исправно служил государству, правда, не проявляя при этом стремления к власти и повышенного тщеславия. Он не был опасным конкурентом для сослуживцев в борьбе за должности, они не обращали на него особого внимания, считая его старым и безобидным добряком.
Оставаясь безразличным к своему политическому окружению, Вилли показывал, что сознательно примирился с необходимостью ликвидации «врагов государства» и других преступных личностей. Он умел заставить арестованных говорить, но делал это не угрозами и пытками, а за счет трезвой логики, глубокого понимания душевного состояния арестованных и силой убеждения.
Присмотревшись к повадкам новых правителей Германии, он был потрясен: такой грязи наверху он даже не мог себе представить. От национал-социалистов он одно время ожидал возвращения к старым традициям и порядкам, однако быстро убедился, что всюду царит презрение к приличиям и морали.
Обесценивание нравственных принципов его окружения особенно проявилось в «ночь длинных ножей». Тогда Леман отчетливо осознал, что он служит террористическому государству и чтобы самому уцелеть, нужно было дать понять сослуживцам, что его шовинизм и лояльность к власти не оставляют места угрызениям совести и человеческому состраданию.