Бадер и Палмер сказали, что хотят.
Пехотинец указал на сержантов-летчиков.
«Идут эти два парня и один палестинец, польский еврей, который свободно говорит по-польски. Они намерены бежать в Польшу, и у всех есть фальшивые документы. Мы вам их тоже сделаем».
Через два дня после этого сержант украл метлы и армейские мундиры для них. Той же ночью Палмер сбрил усы.
Утро было теплым и солнечным. Они стояли на крыльце барака, стараясь выглядеть спокойными, хотя внутри все дрожало от возбуждения. Рабочая партия вышла из внутренних ворот, и охрана загнала ее в барак для обыска. Бадер и Палмер схватили метлы и принялись подметать дорогу. Из барака вышел человек, у него развязался вещевой мешок, и все содержимое полетело на землю. Солдат принялся громко ругаться. Охранники уставились на него и начали смеяться. Бадер и Палмер быстро передали метлы двум солдатам из рабочей партии, которые с равнодушным видом поплелись обратно к воротам. Наконец недотепа собрал свои пожитки, часовой заорал: «Котт! Котт!», и партия двинулась к главным воротам. Охрана показала пропуска, унтер-офицер пересчитал заключенных и открыл ворота. Они вышли наружу. На всякий случай товарищи плотнее столпились вокруг хромающего рядового Фентона, то есть подполковника Бадера.
Кто-то взял его вещевой мешок, но Бадер прошипел:
«Только, ради бога, пусть никто не называет меня „сэр“. Я всего лишь один из вас».
«Не беспокойся, приятель, мы уже всех предупредили», — ответил Чизхолм.
Сначала поезд, потом короткая остановка, и 3 часа марша. Он подумал, что немцы не просто дают ему возможность украсть самолет, а прямо-таки насильно суют в руки. Но затем пришла нехорошая догадка. Немцы достаточно быстро обнаружат его исчезновение. Сложить два и два они сумеют. Ему следует действовать быстро.
Под жарким августовским солнцем они вошли в унылый промышленный город Глейвиц и начали последний двухмильный марш вверх по холму к аэродрому. Через 2 минуты Бадер взмок и стер себе ногу. Высокий новозеландец Лофти подхватил его под руку, чтобы помочь идти. Остальные сомкнулись плотнее, чтобы скрыть это от немцев.
Ногу буквально жгло огнем, как в ту памятную ночь в Сент-Омере. Лофти сам взмок и уже буквально тащил Бадера на себе. И все-таки Бадер чуть не терял сознание, когда они подошли к двум баракам за колючей проволокой, которые стояли рядом с чем-то, неприятно напоминающим военный городок.
Никаких признаков аэродрома. Остальные пленные высыпали наружу, чтобы приветствовать вновь прибывших. Падающий от усталости Бадер спросил одного из них:
«Где аэродром?»
Солдат кивнул в сторону холма.
«Больше мили в ту сторону, приятель».
«Какие там самолеты?»
Солдат пожал плечами.
«Бог его знает. Они даже не подпускают нас близко к аэродрому. Мы их никогда не видели».
Разочарованный, усталый и больной, он вернулся в комнату к Палмеру, Чизхолму и остальным. Но через час Бадер оправился и сказал Палмеру:
«Мы бежим вместе с остальными троими в Польшу. Если мы сможем найти партизан, то отправим радиограмму в Англию. Может быть, они пришлют ночью самолет, чтобы забрать нас».
В комнату к Бадеру пришел британский сержант, который уже довольно долго сидел в лагере и стал настоящим лидером. Он сказал:
«Мы не позволим остальным узнать, кто вы такой. Так будет безопаснее для вас. Однако спрятать вас от немцев будет гораздо труднее. Здесь много тяжелой физической работы: перетаскивание кирпичей, рытье котлованов, погрузка автомобилей и тому подобное».
Бадер знал о своих недостатках. Физическая работа ему не подходила.
Но тут сержант обрадовался:
«Я понял. Вы станете ассенизатором!»
Бадер уставился на него.
Сержант объяснил:
«Кое-кому разрешено оставаться в лагере, чтобы чистить уборные и прибирать бараки. Вы займетесь этим. Мы скажем, что у вас прострелено колено, это объяснит вашу странную походку».
Бадер рассмеялся. Вот так низвергаются великие. Потом согласился:
«Все нормально».
Чизхолм совершил небольшой обход, чтобы ознакомиться с местностью, и прибыл с докладом. Проволока натянута всего в один ряд, сразу за оградой находится поле, заросшее довольно высоким овсом. Окно умывальной находится всего в нескольких футах от проволоки, и ночью будет очень просто вылезть в окно, проползти через проволоку и скрыться в овсе. Вот только двое часовых обходят ограду по периметру.
На следующее утро палестинец попытался заговорить с одним из охранников. Он вернулся в крайнем возбуждении.
«Этот парень — поляк. Несколько человек в роте охраны тоже поляки, вынужденные носить немецкие мундиры. Он говорит, что они нам помогут. Поляк ночью отвлечет внимание немецкого часового разговором на другой стороне периметра, пока мы выбираемся за ограду».
Бадер согласился:
«Сегодня ночью!»
«Нет, не сегодня. Сегодня караулят два поляка, и это будет выглядеть подозрительно. Он боится, что немцы их расстреляют».
Это происходило в понедельник. Для побега выбрали среду.
Пришли немцы и с криками «Быстро! Быстро!» начали выводить людей на работы. Бадер проследил, как они отбыли, но тут ухмыляющийся капрал вручил ему ведро и швабру.
«Вперед, за работу», — сказал он.
Бадер достаточно спокойно отнесся к уборке туалетов, так как не боялся промочить ноги. Никто в лагере не подозревал, что подполковник драит унитазы. Большинство этих парней попало в плен в Дюнкерке и просто не знало о нем. Единственное, что его беспокоило, не примчатся ли немцы из Ламсдорфа до ночи среды. Такие размышления сильно портили ему настроение.
Вечером рабочие вернулись, и он спросил мокрого и грязного Палмера:
«Ты видел какие-нибудь самолеты?»
«Не видел даже поганого аэродрома», — разочарованно протянул Палмер.
Следующий день прошел достаточно спокойно. Немного страхов. Немного рутины. На закате палестинец переговорил с поляком, который сменился с дежурства, и узнал, что следующей ночью будут дежурить один поляк и один немец, как им и требовалось.
Утро выдалось солнечным и теплым, прекрасная погода для побега, но день тянулся нестерпимо долго. Наконец в 17.30 рабочие вернулись, и пятерка устроилась отдыхать в своей комнате, ожидая назначенного часа.
В 18.00 в коридоре загрохотали сапоги, и какой-то немец заорал:
«Всем строиться! Всем строиться!»
Чертыхаясь и гадая, что это может значить, пленные поднялись и вышли наружу. Едва их построили возле ворот, как появился фельдфебель и громко заорал:
«Всем спустить брюки».
Ничего не понимающие люди начали возмущенно кричать, свистеть, смеяться. Бадера этот приказ заставил застонать от отчаяния. Он растерянно посмотрел на сержанта, который развел руками, но пробормотал: