«Держитесь, сэр. Я прикажу людям отказаться».
Бадер язвительно заметил:
«И тебя расстреляют. Спасибо, сержант, не стоит. Им понадобится 5 минут, чтобы найти меня».
Он повернулся, но чтобы укрыться в бараке, требовалось пройти несколько ярдов по открытому пространству. Никаких шансов. Никакого спасения. Все это стремительно пронеслось у него в мозгу. Бадер решил, что не следует подвергаться унижениям. Он растолкал людей и подошел к фельдфебелю.
«Я думаю, что я именно тот, кого вы ищете».
Фельдфебель уставился на него, словно не верил собственным глазам. Но в этот момент в ворота прошли капитан и 6 солдат из охраны Ламсдорфа. Капитан увидел Бадера, сразу узнал его и обрадовался.
«Ах, подполковник, я восхищаться видеть вас опять. Вы опять нести неприятность».
Он был очень дружелюбен. И тем же веселым тоном он предложил:
«Теперь пускай мистер Палмер также выходить наперед».
У Бадера вырвалось:
«Великий боже, так Джонни Палмер тоже сбежал?»
Капитан терпеливо ответил:
«Никакой беспокойство, подполковник. Иначе мы брать всех вас обратно в Ламсдорф на проверка».
Бадер моментально сообразил, что это сорвет план побега остальных троих [19] . Моментально решившись, он повернулся к своим и сказал:
«Выходи, Джонни. Все кончено».
Палмер, немного помешкав, тоже вышел вперед. Ворота лагеря захлопнулись, и их увели.
Обратное путешествие в Ламсдорф было унылым, хотя немцы держались довольно дружелюбно. Их привели в караулку Ламсдорфа, туда же пришел комендант. И тут начался спектакль. Комендант бушевал, как ураган, от собственных криков приходя в большую ярость. Странно было видеть высокого, аккуратного старика примерно 60 лет, который, разинув рот, извергает изощренные немецкие ругательства. Он стоял перед ними, вопя так громко, что изо рта летели капельки слюны. Он все кричал и кричал, и у переводчика, который стоял рядом, не было ни малейшего шанса вклиниться в этот монолог. У Палмера во рту все еще торчала сигарета. Когда комендант закричал, Пал-мер вынул сигарету и выпустил клуб дыма ему прямо в лицо. Потом он повернулся к Бадеру и сказал подчеркнуто спокойно:
«Ты знаешь, я совершенно не представляю, что он тут говорит».
Бадер начал хихикать, и комендант покраснел. Он завопил еще громче. Когда он наконец остановился, чтобы перевести дыхание, вперед вышел переводчик и коротко сообщил:
«Комендант говорит, что вы оба опозорили офицерскую честь, переодевшись в солдатские мундиры. Вы причинили ему серьезные неприятности».
Бадер ответил:
«Ладно. Скажите коменданту, что это моя работа — причинять ему неприятности».
Переводчик оказался достаточно бестактен и перевел этот ответ. Комендант покраснел, как свекла, и разразился новой тирадой. Англичане даже испугались, что его сейчас хватит апоплексический удар. Он потрясал кулаками и вопил: «Arrestzellen! Arrestzellen!» Потом он повернулся и убежал.
Это было одно из знакомых Бадеру немецких слов, которое означало арестантскую камеру.
Вскоре они очутились в знакомой обстановке. Офицер толкнул дверь камеры, и Бадер с неудовольствием заглянул внутрь. Тут его осенила новая идея. Он сказал:
«Минутку. Я не намерен сидеть здесь. Это обычная солдатская камера. Неуважительно сажать туда офицера».
Немецкий офицер службы безопасности вежливо ответил:
«Мы обычно не иметь офицер пленник в Ламсдорфе. Потому мы не иметь офицерский камера».
Бадер пожал плечами.
«Ничем не могу помочь. Если уж я должен сесть, так пусть это будет офицерская камера. Мое достоинство и без того уже достаточно пострадало».
Немец устало произнес:
«Послушайте, подполковник. Мы уже иметь с вами многий хлопот. Мы и комендант. Он хотеть отобрать ваш ноги, но я сказать им, ипd он немного остыть. Если будет новый хлопот, он будет отбирать ваши ноги».
«Я не могу вам помочь. И к тому же, я требую мягкую кровать, а не дощатые нары».
«Пожалуйста, войдите, подполковник. Мы будет заниматься этот завтра».
«Нет, не войду. Мне нужна пружинная кровать, мне нужен стол, мне нужны нормальная еда и мягкое кресло. Если уж на то пошло, я хочу знать, к чему меня приговорили. Я понятия об этом не имею, и это неправильно. Я требую, чтобы мне сообщили, сколько я здесь просижу».
Немец каким-то чудом сохранил самообладание, поднял глаза горе и тихо пробормотал: «Mein Gott!» Потом он сказал:
«Ждать здесь, подполковник. Я пойду и найду не комендант, ради вас же, а его заместитель».
Он вышел, и Бадер с Палмером остались под охраной караульных. Вскоре пришел щеголеватый краснолицый майор и сообщил с предельной вежливостью:
«Мне очень жаль, подполковник, но я обещаю, что мы все сделаем. Вы получите мягкую кровать, кресло и стол, нормальную еду, книгу и даже слугу. Я пришлю вам вестового. А завтра утром вам огласят приговор. Ну, как?»
Бадер кротко ответил:
«Ладно. Я посижу в коридоре, подожду, пока все это будет».
Вскоре немцы принесли пружинные матрасы, стол и кресло. Когда Бадер вошел, дверь с лязгом закрылась.
Но вскоре послышался страшный грохот, и Бадер крикнул:
«Войдите!»
Он услышал, как громыхнули засовы, и в двери, заполнив весь проем, появилась могучая фигура в английском мундире. Молодой розовощекий человек в очках произнес с сильным шотландским акцентом:
«Добрый день, сэр. Меня зовут Росс. Меня прислали ухаживать за вами. Я принес вам немного чая».
В руке у него была огромная кружка. Бадер почувствовал, что часть его раздражения улетучилась. Он был вынужден признать, что среди немцев есть исключительно терпеливые люди, к тому же не лишенные чувства юмора.
Утром его вместе с Палмером отвели к коменданту, который холодно и вежливо зачитал приговор. 10 дней карцера каждому. Бадер снова попытался завести речь о том, что непорядочно сажать офицера в солдатскую камеру, но комендант оборвал его. Он не даст им требуемых камер, пусть довольствуются тем, что имеется. Он надеется (сардоническая ухмылка), что им будет достаточно удобно.
Дни в карцере казались ужасными. Воспоминания о Битве за Англию и старых разочарованиях снова начали бурлить в нем, снова вернулось озлобление. Единственным светлым пятном был Росс. Его исполнительность и верность, исправно доставляемые чай и сплетни несколько скрашивали одиночество.