— Он ушел, — вымолвил наконец Генрих. И голос его прозвучал скорее удивленно, чем опечаленно. — Мы с матушкой сидели возле него, и он вдруг взял ее за руку, улыбнулся мне и откинулся на подушки. А потом протяжно вздохнул — и его не стало.
Мы помолчали. Глубина его утраты была столь велика, что я понимала: мне нечего сказать ему в утешение. Генрих потерял того, кто всю жизнь был ему вместо отца, да, собственно, иного отца он и не знал; он чувствовал себя брошенным, одиноким, точно ребенок-сирота. Я неловко опустилась на колени — мне мешал большой живот — и протянула к нему руки, желая его обнять и утешить. Но он так и остался сидеть ко мне спиной и даже не обернулся, не заметил, как я тянусь к нему, как искренне я ему сочувствую. Он и в эту минуту был совершенно одинок.
Сперва я думала, что он полностью поглощен своим горем, но потом поняла: эта утрата лишь добавила к его извечным страхам еще один.
— Кто же теперь возглавит мою армию? Кто поведет ее против этого мальчишки и проклятых шотландцев? — сказал вдруг Генрих, словно размышляя вслух и холодея от страха. — Придется мне самому с ними сражаться, да еще и на севере, где все меня попросту ненавидят. Ведь теперь, когда Джаспер меня покинул, мне попросту некому доверить армию. Кто из прежних моих соратников останется рядом со мной? На кого я смогу положиться теперь, когда мой дорогой дядя умер?
Мэгги вошла ко мне таким быстрым шагом и так яростно на меня глянула, что я, прекрасно ее зная, сразу поняла: ей отчаянно необходимо поговорить со мной. Я сидела рядом со свекровью, держа в руках шитье, и слушала, как одна из фрейлин читает по требованию миледи религиозное наставление из какого-то рукописного сборника, ибо вряд ли кто-то стал бы затруднять себя печатанием подобной скучищи. Мэгги склонилась перед нами в реверансе, присела на скамеечку и тут же с самым сосредоточенным видом занялась шитьем.
Я дождалась конца очередной главы и, когда фрейлина перевернула страницу манускрипта, сказала:
— Я бы хотела немного прогуляться по саду.
Миледи выглянула в окно и сказала, глядя на тяжело нависшие темные тучи, грозившие снегопадом:
— Тебе бы лучше подождать, пока выглянет солнце.
— Ничего, я надену теплый плащ и шляпу. И муфту захвачу, — капризным тоном заявила я. Мои фрейлины, слегка поколебавшись и обменявшись взглядами с миледи — вдруг она вздумает запретить мне? — принесли мою одежду и так меня укутали, что я стала похожа на увесистый сверток.
Миледи смотрела, как они меня одевают, но перечить мне, да еще в моих покоях, явно не собиралась. После смерти Джаспера она как-то сразу сдала и постарела на добрый десяток лет. И я теперь уже не видела в ней той могущественной женщины, которая вечно командовала мною и моим мужем; теперь передо мной была усталая женщина, всю свою жизнь посвятившая одной-единственной цели, всю свою любовь отдавшая единственному сыну и теперь ожидавшая, когда ей объявят, что жизнь ее потрачена зря, а ее сын снова в бегах.
— Маргарет, ты проводишь меня? — спросила я.
Мэгги поднялась, но с таким видом, словно ей очень не хочется никуда выходить и она предпочла бы остаться дома. Она тоже надела теплый плащ, и миледи тут же распорядилась:
— Вас обязательно должна сопровождать стража. А вы трое, — она указала на ближайших фрейлин, толком даже не взглянув, кто перед ней, — пойдете вместе с ее милостью.
Фрейлины, явно не слишком обрадованные тем, что им придется гулять на холодном ветру, когда вот-вот пойдет снег, покорно принесли из своих комнат теплые плащи, и мы с Мэгги вышли на прогулку, со всех сторон окруженные стражей и фрейлинами. Только так мы и могли остаться «наедине»; впрочем, во время прогулки разговаривать можно было так, чтобы никто не подслушивал.
— Что случилось? — с тревогой спросила я, как только стражники ушли немного вперед, а недовольные фрейлины несколько отстали. Мэгги бережно вела меня под руку, чтобы уберечь от падения, поскольку подмерзшая земля была довольно скользкой. Рядом виднелась полоса серой холодной реки, окаймленной белыми берегами; над водой носилась чайка, правда, не такая белая, как только что выпавший снег; чайка разок крикнула у нас над головой и полетела прочь.
— Он женился! — кратко сообщила Мэгги.
Имя называть не требовалось. Мы по-прежнему придерживались того мнения, что никакого имени для него у нас нет.
— Женился! — Я замерла как вкопанная. Меня сразу же охватил страх: вдруг он женился на особе ниже себя по положению? На какой-нибудь проявившей к нему сочувствие служанке? Или на беспринципной вдовушке, одолжившей ему денег? Если он действительно заключил подобный брак, то Генрих просто в восторг придет и еще больше станет его поносить, называя то Петеркином, то Перкином, сыном пьяницы, который и в жены себе взял бог знает кого. И следом за ним все станут повторять, что, разумеется, никакой он не принц, а самый вульгарный, незнатный претендент. Или скажут, что раз он сам привык жить как простолюдин, то и женился на простолюдинке или на какой-то вдовушке, покойный муж которой занимал некий незначительный пост, так что «мальчишку» интересовала главным образом ее «вдовья доля». Если же его невеста окажется еще и недостаточно чиста, если это какая-то «грязнуля из жалкой лачуги», пусть он сразу поднимает лапки вверх и отправляется восвояси. — Боже мой, Мэгги, на ком?
Но Мэгги так и сияла.
— Он заключил невероятно удачный брак, просто великолепный! Он женился на Кэтрин Хантли, родственнице самого шотландского короля и дочери графа Хантли, одного из знатнейших шотландских лордов.
— Вот как?
— Да, и она к тому же красавица! Во всяком случае, все так говорят. Ее вел к венцу сам король Яков. Обручились они еще перед Рождеством, а теперь сыграли свадьбу, и она, судя по слухам, уже ждет ребенка.
— Мой маленький бра… Ри… он женился? «Этот мальчишка»?
— Да! И его жена беременна!
Я взяла Мэгги под руку, и мы побрели дальше.
— Ах, если бы моя мать могла это видеть! — прошептала я.
Мэгги кивнула.
— Она была бы так рада, так рада.
Я рассмеялась.
— Особенно если невеста действительно красива, богата и знатна. Но знаешь ли ты, где они поженились? И как выглядели?
— Она надела платье глубокого красного цвета, а твой бра… а «этот мальчишка» был в белой рубашке, черных узких штанах и черном бархатном колете. И в честь этого события был устроен большой турнир.
— Неужели турнир?
— Да! И король Яков все оплатил. Говорят, праздник был великолепный, как когда-то у нас при дворе, а некоторые считают, что даже еще лучше. А теперь король повез новобрачных в свой охотничий дворец в Фолкленд-ин-Файф.
— И все это моему мужу уже известно? — Я, собственно, не спрашивала, скорее констатировала очевидный факт.