— Джек…
— Мне не нравится, когда ты внутри, а я снаружи.
— Тогда забирайся сюда.
Я плачу, Ма вытирает мне лицо рукой, но от этого слезы разлетаются во все стороны.
— Прости, — говорит она, — прости, наверное, я слишком тороплюсь. — И она обнимает меня, отчего я весь становлюсь мокрым. — Плакать больше не о чем.
Когда я был малышом, я никогда не плакал без причины. Но Ма залезла в душ и заперлась, оставив меня снаружи, по-моему, это вполне уважительная причина для слез. Я залезаю в душ и прижимаюсь спиной к стеклу, но брызги все равно до меня долетают. Ма сует лицо в шумный водопад и испускает долгий стон.
— Тебе больно? — кричу я.
— Нет, я наслаждаюсь первым душем за семь лет.
Ма берет маленький пакетик с надписью «Шампунь», разрывает его зубами и выдавливает почти все содержимое себе на голову. Она долго моет волосы, а потом выдавливает на них какую-то другую чудо-жидкость из пакетика, на котором написано «Кондиционер». Это для того, чтобы волосы стали шелковистыми. Она хочет полить и мои волосы кондиционером, но я не хочу быть шелковистым и ни за что не желаю совать голову под струи воды. Она моет меня руками, потому что здесь нет никакой ткани. Кожа на моей ноге, в том месте, где я ударился, когда сто лет назад выпрыгнул из грузовика, приобрела фиолетовый оттенок. Порезы саднят по всему телу, особенно на колене, под пластырем с Дорой и Бутс, кончик которого задрался. Ма говорит, что это признак того, что порез скоро заживет. Я не могу понять, почему боль означает, что рана скоро заживет.
Для каждого из нас приготовлено пушистое белое полотенце, так что нам теперь не надо вытираться одним полотенцем на двоих. Я предпочел бы вытереться тем же полотенцем, что и Ма, но она говорит, что это глупости. Она обвязывает волосы третьим полотенцем, и ее голова становится большой и острой наверху, словно рожок из-под мороженого. Мы смеемся.
Я хочу пить.
— Можно мне пососать?
— Подожди чуть-чуть. — Она протягивает мне какой-то большой предмет с рукавами и поясом. — Надень вот этот халат.
— Но я же в нем утону!
— Ничего, не утонешь. — Она закатывает мне рукава, и они становятся короче и пышнее.
Ма пахнет теперь совсем по-другому, я думаю, это от кондиционера. Она завязывает мне пояс. Я поднимаю длинные полы, чтобы во время ходьбы не наступить на них.
— М-да, — говорит Ма. — Настоящий король Джек. — Она достает точно такой же халат из шкафа для себя — совсем не из нашего шкафа. Он доходит ей до лодыжек.
— Превращусь я в короля, ой-ла-ла, ой-ла-ла, королевой станешь ты, — пою я.
Ма вся розовая, она улыбается. Ее волосы потемнели от того, что они еще мокрые. Мои волосы, собранные в хвост, тоже темные, но они спутались, потому что у нас нет расчески.
— Мы забыли расческу, — говорю я Ма.
— Я торопилась поскорее увидеть тебя.
— Да, но нам нужна расческа.
— Эта старая пластмассовая расческа, у которой нет половины зубов? Да она нужна нам как дырка в голове! — заявляет она.
Я нахожу рядом с кроватью свои носки и начинаю надевать их, но Ма говорит мне: «Сними их», потому что они запачкались, когда я бежал по улице, и к тому же совсем продырявились. Она выбрасывает их в мусорное ведро. Она выбрасывает все, что ни попадя.
— Но там же зуб, мы забыли его вытащить. — Я бегу к ведру, вытаскиваю носки и во втором нахожу зуб.
Ма закатывает глаза.
— Это мой друг, — объясняю я ей, кладя зуб в карман своего халата. Я облизываю зубы, у них какой-то необычный вкус. — Ой, я же не почистил зубы после леденца. — Я крепко прижимаю их пальцами, чтобы они не выпали, но укушенный палец отставляю в сторону.
Ма качает головой:
— Это был не настоящий леденец.
— Но вкус у него был как у настоящего.
— Я хотела сказать, что он не содержит сахара. Теперь их делают из ненастоящего сахара, чтобы у тебя не испортились зубы.
Я не могу себе это представить.
Я показываю на вторую кровать:
— А кто спит здесь?
— Это — кровать для тебя.
— Но я же сплю с тобой.
— Ну, медсестры же об этом не знают. — Ма смотрит в окно. Ее тень растянулась по всему мягкому серому полу, я никогда раньше не видел такой длинной тени. — Там что, кот на автостоянке?
— Сейчас посмотрю. — Я подбегаю к окну, но никакого кота не вижу.
— Может, пойдем посмотрим?
— На кого?
— На то, что снаружи.
— Но ведь мы уже и так снаружи.
— Да, но давай выйдем подышим свежим воздухом и поищем кота, — говорит Ма.
— А что, это круто!
Она находит две пары шлепанцев, но они мне велики, и я все время падаю. Ма говорит, что теперь я должен ходить в обуви. Когда я снова выглядываю в окно, то вижу, что к машинам подъехала еще одна — это грузовичок, на котором написано «Камберлендская клиника».
— А вдруг он приедет сюда? — шепчу я.
— Кто?
— Старый Ник, вдруг он приедет на своем грузовичке? — Я уже почти забыл о нем, как я мог это сделать?
— Не бойся, он не приедет, ведь он не знает, где мы, — отвечает Ма.
— Мы что, снова стали тайной?
— Да, но сейчас это в наших же интересах.
Рядом с кроватью стоит — я знаю, что это, — телефон. Я поднимаю его верхнюю часть и говорю:
— Алло, — но никто мне не отвечает, только что-то гудит.
Ма пытается повернуть ручку двери и морщится, наверное, у нее заболело запястье. Она поворачивает ручку другой рукой, и мы выходим в длинную комнату с желтыми стенами, с окнами вдоль одной стены и дверями — с другой. Обе стены — разного цвета. Это, наверное, такое правило. На нашей двери прикреплена золотая цифра «семь». Ма говорит, что в другие комнаты заходить нельзя, потому что они принадлежат другим людям.
— Каким другим людям?
— Мы их еще не видели.
Тогда откуда она о них узнала?
— А мы можем смотреть в боковые окна?
— Да, окна сделаны для всех.
— А мы — тоже все?
— Да, все — это мы и другие люди.
Всех других здесь нет, только мы с Ма. На окнах нет жалюзи, которые перекрывали бы нам обзор. В окна видна совсем другая планета — здесь больше машин. Они зеленые, белые и одна красная. Еще я вижу покрытую камнем площадь, по которой движутся какие-то предметы. Это люди.
— Они крошечные, как феи.
— Нет, просто они очень далеко от нас, — объясняет Ма.