Я нечаянно ударяю бабушку ногой.
— Прекрати, — говорит она.
— У братца моего друга бывают приступы.
Бабушка вытаскивает меня из ведра, и я, оказавшись в воздухе, болтаю ногами. Бабушка останавливает меня у ворот и спрашивает:
— Где твои ботинки, Джек?
Я напрягаю память и наконец вспоминаю:
— Они остались в домике.
— Беги туда и принеси их. — Она ждет. — Эта девочка тебе не помешает.
Но я не могу взбираться по лестнице, когда кто-нибудь на меня смотрит. Поэтому бабушке приходится идти самой, и ее попа застревает в дверях. Она приходит в ярость и застегивает мне ботинок на левой ноге так туго, что я сбрасываю его, а за ним и второй. Я иду к белой машине в носках. Бабушка говорит, что я могу поранить ногу о стекло, но все обходится.
Мои штаны промокли от росы, и носки — тоже. Отчим сидит в своем кабинете с огромной кружкой в руках. Он спрашивает:
— Ну, как наши дела?
— Помаленьку, — отвечает бабушка, поднимаясь по лестнице наверх.
Отчим дает мне отхлебнуть из своей кружки, и от этого меня пробирает дрожь.
— А почему места, куда люди заходят поесть, называются кофейнями? — спрашиваю я его.
— Ну, потому что кофе в них — самый главный товар. Большинство людей не может обходиться без кофе, оно придает им силы, совсем как бензин машине.
Ма пьет только воду, молоко и сок, и я — тоже. Интересно, что придает ей силы?
— А на чем работают дети?
— На фасоли.
Печеная фасоль и вправду придает мне силы, а вот зеленая — мой самый главный враг. Бабушка готовила ее недавно, но я просто сделал вид, что не вижу ее. Теперь, когда я оказался в мире, я ни за что больше не буду есть зеленую фасоль.
Я сижу на лестнице и слушаю, как в гостиной разговаривают бабушкины подруги.
— М-м-м. Математику он знает лучше меня и при этом не может съехать с самой обыкновенной горки, — говорит бабушка.
Это она обо мне, я думаю. В доме у бабушки собрался книжный клуб, но я не могу понять, почему он так называется, поскольку никаких книг они здесь не читают. Бабушка забыла сегодня отменить собрание, и они все явились в 3:30 с пирожными и всякой снедью на тарелках. Мне положили три пирожных на маленькое блюдо и велели уйти из комнаты. Бабушка дала мне связку из пяти ключей с брелком, на котором написано: «Дом пиццы Поццо». Интересно, как можно построить дом из пиццы, он же развалится? Этими ключами ничего нельзя открыть, но они красиво звенят, и я получил их с условием, что не буду больше брать ключ от бара, в котором хранится спиртное. Первое пирожное называется «кокосовое», оно не очень вкусное. Второе пирожное — лимонное, а третье — я не знаю из чего, но оно мне нравится больше всех остальных.
— Ты, наверное, вымоталась до предела, — произносит женщина с высоким голосом.
— Ты — просто героиня, — вторит ей другая.
Мне еще дали фотоаппарат, но он не такой навороченный, с одним большим кругом, как у отчима, а спрятанный в глазу бабушкиного мобильника. Если телефон зазвонит, я должен не отвечать, а позвать бабушку. Я сделал пока только десять снимков: первый — своих мягких туфель, второй — окна на потолке спортзала, третий — темноты в подвале (только он почему-то получился слишком ярким), четвертый — своей ладони с линиями на ней, пятый — дырки в полу у холодильника, которая, как я надеюсь, окажется мышиной норой, шестой — своего колена, обтянутого тканью штанов, седьмой — ковра в гостиной с близкого расстояния, восьмой — Доры, когда ее показывали сегодня утром по телевизору, но этот снимок почему-то оказался смазанным, девятый — отчима без улыбки, десятый — чайки, пролетевшей за окном, но только эта чайка на снимок не попала. Я собирался снять еще свое отражение в зеркале, но решил, что после этого меня станут считать папарацци.
— На фотографиях он похож на ангелочка, — говорит одна из дам. Неужели она видела мои десять снимков? Но я совсем не похож на ангела — они все очень большие и с крыльями.
— Ты имеешь в виду тот крупнозернистый снимок, который был сделан у полицейского участка? — спрашивает бабушка.
— Нет, тот крупный план, который был снят во время интервью с…
— Моей дочерью. Но где ты видела крупный план Джека? — в ярости спрашивает бабушка.
— Но, милая, эти снимки попали в Интернет, — отвечает другой голос.
И тут вдруг они начинают говорить одновременно.
— В современном мире ничего нельзя скрыть.
— Наш мир теперь — это большая деревня.
— Это ужасно.
— В выпусках новостей показывают такие ужасы, что мне иногда хочется закрыть шторы и не вылезать из постели.
— А я все никак не могу поверить в то, что случилось с твоей дочерью, — произносит низкий голос. — Помню, семь лет назад я спросила у своего Билла, как такое могло случиться с девушкой, которую мы все хорошо знали?
— Мы ведь были уверены, что она умерла. Конечно, никто не собирался говорить…
— А ты все это время верила, что она жива.
— Кто бы мог себе представить?
— Кому-нибудь налить еще чаю? — раздается голос бабушки.
— Ну, я не знаю. Однажды я провела целую неделю в одном шотландском монастыре, — произносит другой голос, — так там было очень тихо и спокойно.
Я съел все пирожные, кроме кокосового. Я ставлю тарелку на ступеньку, поднимаюсь в спальню и изучаю свои сокровища. Я кладу в рот мамин зуб и начинаю его сосать, но он больше не имеет вкуса моей Ма.
Бабушка находит в подвале большую коробку с Лего, которая принадлежала Полу и Ма.
— Что бы ты хотел сделать? — спрашивает она меня. — Дом? Небоскреб? А может быть, город?
— Умерь свою прыть, — говорит ей отчим, отрываясь от газеты.
Передо мной целая россыпь маленьких кусочков всех цветов, они похожи на суп.
— Хорошо, — говорит бабушка, — делай что хочешь. А я пойду гладить.
Я смотрю на кусочки «Лего», но не трогаю их: а вдруг они сломаются? Минуту спустя отчим кладет свою газету.
— Давненько я этим не занимался. — Он берет кусочки и соединяет их.
— А почему ты…
— Хороший вопрос, Джек.
— Ты играл в «Лего» со своими детьми?
— У меня нет детей.
— Как так вышло?
Отчим пожимает плечами:
— Как-то не сложилось.
Я наблюдаю за его руками — они легкие, но умные.
— А есть ли слово, обозначающее взрослых, которые не имеют детей?
Отчим смеется.
— То есть людей, которые занимаются другими делами?