— Я отправился в путь пораньше, — докладывает Шузаи. — Поставил статуе Дзидо — самы на рынке свечу за три сена, чтобы уберечься от неудачи, и вскоре порадовался тому, что сделал это. Неприятность поджидала меня у моста Омагори. Капитан гвардии сегуна, верхом на лошади, загородил мне путь: он увидел ножны, торчащие из‑под моей соломенной накидки, и захотел проверить, есть ли у меня право на ношение оружия. «Удача никогда не улыбается тому, кто одевается в чужие одежды», — и поэтому я сказал ему свое настоящее имя. И правильно сделал. Он спешился, снял шлем и назвал меня «сенсеем»: я учил одного из его сыновей, когда впервые приехал в Нагасаки. Мы немного поговорили, и я сказал ему, что направлялся в Сагу на церемонию, посвященную похоронам моего учителя, умершего семь лет тому назад. «Присутствие слуг в таком паломничестве нежелательно», — заявил я. Капитан смутился из‑за того, что я таким способом пытаюсь скрыть свою бедность, поэтому он со мной согласился, пожелал удачи и отъехал.
Четыре ученика практикуют в додзё самый громкий победный крик в кёндо.
Узаемон чувствует, как простуда расцветает в его больном горле.
— От бухты Устриц, этой навозной кучи рыбацких хижин, ракушек и гниющих канатов, я повернул на север, к Исахая. Низкая, холмистая местность, как ты знаешь, и для унылого полудня первого месяца дорога самая ужасная. У одного поворота из‑за обветшалого чайного дома появились четыре грузчика — подозрительнее этой стаи диких псов не встретить. Каждый держал увесистую дубину в покрытой струпьями руке. Они предупредили меня, что грабители набросятся на несчастного, одинокого, беспомощного путешественника, как я, и предложили, чтобы я нанял их, если я хочу прибыть в Исахая целым и невредимым. Я вытащил мой меч и убедил их, что я не такой несчастный, одинокий и беспомощный, как им казалось. Мои благородные спасители растаяли в воздухе, а я добрался до Исахая без приключений. Там я решил не останавливаться в одной из больших гостиниц, чтобы не привлекать к себе внимания, и переночевал на сеновале чайной. Компанию мне составил бродячий торговец амулетами и заклинаниями из далеких святых мест, таких, как Эзо, — так он заявлял.
Узаемон ловит чих квадратным кусочком бумаги, который тут же выбрасывает в очаг.
Шузаи подвешивает чайник над самым огнем.
— Я расспросил хозяина чайной, что ему известно о феоде Киога. Восемьдесят квадратных миль гор и ни одного города, достойного так называться, за исключением Кашимы. Владыка-настоятель получает что‑то от храмов и от налога на рис с деревень на побережье, но настоящая его сила — союзники в Эдо и Мияко. Он чувствует себя в полной безопасности, и у него лишь два небольших отряда стражи: один сопровождает его в путешествиях, а другой расквартирован в Кашиме, чтобы не допускать никаких беспорядков. Продавец амулетов рассказал мне, что он пробовал однажды добраться до храма на горе Ширануи. Провел несколько часов, карабкаясь по крутой тропе в ущелье Мекура, и только для того, чтобы его завернули назад у Ворот — на — пол пути. Три здоровенных деревенских громилы, пожаловался он, сказали ему, что храм Ширануи не нуждается ни в амулетах, ни в заклинаниях. Я ответил продавцу, что редко какой храм отворачивается от паломников, которые готовы заплатить за постой. Продавец согласился, а затем рассказал мне историю времен правления Канеи, когда три года подряд по всему Кюсю был неурожай. Такие далекие друг от друга города, как Хирадо, Хаката и Нагасаки, страдали от голода и бунтов. Из‑за этого голода, клялся продавец, началось восстание на полуострове Симабаре, и первая армия сегуна потерпела позорное поражение. Во время этой неразберихи тихий самурай попросил сегуна Иеяцу доверить ему честь возглавить батальон солдат, который он сам экипировал и вооружил, чтобы предпринять вторую попытку разгромить бунтовщиков. Он сражался отчаянно смело, и после того, как последнюю христианскую голову подняли на пике, сегун своим указом повелел опозорившемуся клану Набешима феода Хизен передать самураю не только далекий храм на горе Ширануи, но и всю прилегающую к горе территорию. Тем указом и был создан феод Киогу, а тихий самурай получил титул «Владыка-настоятель Киога — но — Эномото — но — ками». Нынешний Владыка-настоятель должен быть его… — Шузаи прикидывает на пальцах, — …его праправнук, плюс — минус одно поколение.
Он наливает чай Узаемону, и мужчины раскуривают трубки.
— Следующим утром с моря натянуло густой туман, и я повернул на восток, обходя Исахая с севера, направляясь к дороге, проложенной вдоль побережья моря Ариаке. Лучше войти в феод Киога, решил я, без ведома охранников у ворот. Шагал пол — утра, миновав несколько деревень, закрывшись капюшоном, пока не обнаружил, что стою у доски объявлений деревни Курозане. Вороны работали без устали, кормясь на распятой женщине. Воняло ужасно! У моря туман разделялся на две части: поднимался к блеклому небу и стелился по обнажившемуся при отливе коричневому дну. Три старика, собиравшие раковины с моллюсками, отдыхали на камне. Я спросил их, как спросил бы любой путешественник: далеко ли до Конагаи, следующей деревни? Один сказал — четыре мили, второй — меньше, третий — больше; и только последний там когда‑то бывал, лет тридцать тому назад. Я ничего не упомянул о травнице Отане, но спросил о распятой женщине, и они ответили мне, что три года подряд муж избивал ее чуть ли не каждый вечер, и она отпраздновала Новый год, раскроив ему голову молотком. Владыка-настоятель повелел палачу аккуратно отрубить ей голову, и, отталкиваясь от этого, я получил шанс спросить, справедливый ли господин Владыка-настоятель Эномото. Скорее всего, они не сильно доверяли незнакомцу с чужим выговором, но согласились в том, что родились здесь за все хорошее, совершенное ими в прошлых жизнях. Владыка Хизена, припомнил один, брал каждого восьмого крестьянского сына в армию и выжимал своих подданных досуха, чтобы жить в Эдо в роскоши. В отличие от него, владыка Киоги берет налог на рис только при хорошем урожае, приказал доставлять продовольствие и масло храму на горе Ширануи и требует не более трех стражников у ворот в ущелье Мекура. В ответ храм гарантировал, что рисовым полям хватит воды, а в море всегда будут и угри, и раковины с моллюсками, и водоросли. Я задал вопрос, сколько риса съедают за год в храме. Пятьдесят коку, ответили они, то есть живет в храме пятьдесят человек.
«Пятьдесят человек! — Узаемон в отчаянии. — Нам нужна армия наемников».
Шузаи не выказывает никакого беспокойства.
— После Курозане дорога проходит мимо симпатичной гостиницы Харубаяши. Немного подальше тропа сворачивает от дороги вдоль побережья и ведет вверх, к ущелью Мекура. За тропой хорошо ухаживают, но путь все равно занял полдня. Охрана на пропускном пункте не готова к появлению посторонних людей, это несомненно, любой наблюдательный часовой меня бы увидел, но… — Шузаи кривит губы, показывая, что с этим проблем не будет. — Сторожка перекрывает узкий вход в ущелье, но, чтобы обойти ее, не нужны десять лет тренировки ниндзя, и я ее обошел. Выше появились снег и лед, а сосны и кедры сменили деревья равнины. Тропа поднималась еще пару часов к висячему мосту над рекой. Чуть дальше на камне высечено название места: Тодороки. Вскоре после этого — длинная, круто поднимающаяся череда тории. Там я сошел с тропы и двинулся по сосновому лесу. Добрался до горного выступа у Голого Пика, и этот рисунок… — Шузаи достает квадрат бумаги, спрятанный в закрытой книге, — …сделан по наброскам с того места.