В эту же пору скончался митрополит Алексей, который был уже глубоким старцем. Олег не поехал в Москву, чтобы присутствовать при погребении главного иерарха Русской Православной Церкви. Олег не доверял Дмитрию, помня, как некогда тверской князь Михаил Александрович оказался в заточении, приехав в Москву для разрешения какой-то тяжбы. К тому же Олег не мог простить митрополиту Алексею, что при его содействии близ Коломны на бывших рязанских землях были построены монастыри — Голутвин и Бобренев.
Вместо себя Олег отправил в Москву боярина Клыча Савельича, который умел вести льстивые речи и сглаживать острые углы в переговорах с московлянами. Клыч Савельич сумел убедить Дмитрия и его приближенных в том, что Даниил Ярославич умер от безмерного пьянства, но никак не от яду. Сказанное Клычом Савельичем подтвердили двое пронских бояр, приехавшие в Москву вместе с ним.
Оставшийся в Рязани Олег злорадствовал в душе, понимая, что со смертью митрополита Алексея московский князь лишился своего лучшего советника, подкреплявшего все его начинания своим благословением. Там, где оказывались бессильны меч и подкуп, зачастую вступало в дело пастырское слово митрополита, неизменно склонявшее к покорности Москве удельных князей, враждебных Дмитрию.
«Неизвестно, как поведет себя новый митрополит, — размышлял Олег. — Ежели им окажется грек из Царьграда, то вряд ли он будет блюсти интересы Дмитрия. Вряд ли митрополит-грек станет нарушать церковный устав в угоду Дмитрию, как это делал покойный преподобный Алексей!»
Лежа на душистой мягкой траве, пестреющей голубыми колокольчиками и красными цветочками дикой гвоздики-травянки, Олег с полузакрытыми глазами лениво прислушивался к разговору между боярином Брусило и дружинником Тихомилом. Гридень рассказывал боярину о своей недавней безуспешной охоте на кабанов.
— Пять дней я шнырял по лесам, а выйти на кабанье стадо никак не мог, — сокрушался Тихомил. — Ну до чего же осторожны эти лесные свиньи! За полверсты зачуивают и уходят! Всяческие охотничьи уловки я применял, а все пустые хлопоты… Так ни с чем домой и воротился.
— Не печалься, друже, — сказал на это Брусило, с тонким хрустом ломая в руках тонкую сухую веточку. — Бывало и у меня такое невезенье. У кабана чутье, как у волка. Скрасть одиночного секача или пару дело вельми непростое. Вот когда кабаны в стаде, с маленькими поросятами, да еще на обильных кормах — тогда их выследить гораздо легче. Ну и верх удачи — это ненароком оказаться на пути у кабаньего выводка да с подветренной стороны…
Неподалеку в кустах орешника заливалась малиновка, ничуть не опасаясь людей, расположившихся на лесной поляне. Малиновке вторил черный дрозд, прыгая с ветки на ветку в пышной кроне высокого клена. Порой налетал порыв теплого ветра, рождая в листве деревьев тягучий мягкий шум, заглушавший щебет лесных пичуг.
Оседланные кони, стоявшие в тени под соснами, встряхивали головами, отгоняя мух. При этом всякий раз раздавался звон уздечных колец. Олегов жеребец, всхрапывая, нетерпеливо рыл копытом землю. Отрок из молодшей дружины, успокаивая горячего скакуна, что-то негромко говорил ему ласковым голосом.
Каждый год в начале лета Олег объезжает свои охотничьи угодья, раскинувшиеся по обоим берегам Оки. Лес такое же богатство в Олеговых владениях, как реки и озера, как луга и хлебные нивы. Заокские леса полны всякой дичи, для охотников здесь настоящее раздолье. Летом и осенью Олег часто выезжает на охоту.
В последнее время стало заметно меньше кабанов и бобров, очень редко стали попадаться могучие туры, огромные дикие быки с длинными и острыми рогами. Теперь, чтобы добыть тура, приходилось забираться в несусветную лесную глушь.
Жуя сочную травинку, Олег повернулся на бок, окинув взглядом свою маленькую свиту, расположившуюся полукругом вокруг него. Кроме боярина Брусило и дружинника Тихомила, вместе с Олегом в эту дальнюю конную поездку по лесным дебрям отправились также пятеро юных гридней из молодшей дружины и двое сокольничих.
Перед поездкой в лес Олег заглянул в свой загородный терем близ села Борки, что за рекой Трубеж. Олег сопроводил туда жену и детей, которые рвались на природу, устав от душной и пыльной Рязани с ее извечной людской толчеей на улицах и площадях.
Олегу вспомнились глаза Евфросиньи при прощании с ним. В них было столько подозрительности и недоверия, столько горькой обиды! Казалось, Евфросинья взглядом давала понять Олегу, мол, она прекрасно понимает, что эта поездка в лес неизбежно завершится его свиданием с красавицей персиянкой в Вышгороде. Благодаря стараниям епископа Софрония в отношениях между Олегом и Евфросиньей не дошло до полного разрыва. Кашафеддин еще прошлой осенью был отправлен Олегом в Вышгород, где он продолжал писать летопись деяний рязанского князя. Дабы не злить Евфросинью, Олег стал гораздо реже наведываться в Вышгород. И все же Гель-Эндам по-прежнему стояла между Олегом и Евфросиньей. На все просьбы Софрония отослать Гель-Эндам на ее родину в Персию Олег отвечал решительным отказом.
Переправившись через Оку возле Шумани, Олег и его свита по лесным дорогам два дня продвигались от селения к селению, осматривая луга и бортные угодья. В этих малолюдных местах деревень было мало, в основном попадались выселки в два-три двора. На третий день пути Олег и его люди оказались и вовсе в безлюдном краю. Здесь, среди столетних дубов и сосен несет свои темно-бирюзовые воды речка Кишня, истоки которой теряются в непроходимых топях.
Олег собирался перебраться через Кишню, чтобы к вечеру добраться до затерянного в лесах Веретинского монастыря. Перед переправой Олег сделал привал, чтобы дать отдохнуть своим спутникам и лошадям. Путь впереди был неблизкий.
Неожиданно полудремотное состояние Олега было нарушено стремительно приближающимся топотом копыт. Олеговы гридни мигом вскочили на ноги, схватили в руки луки и дротики. Брусило и Тихомил, поднявшись с примятой травы, торопливо нацепили на себя кожаные пояса с кинжалами. Неведомый наездник был один, он летел галопом по извилистой оленьей тропе. Стук копыт нарастал, становясь все явственнее, все ближе. Вот застрекотали потревоженные сороки, среди замшелых древних стволов мелькнул силуэт конника в темно-красном плаще. И вот он уже на поляне — молодой всадник с загорелым лицом и растрепанными русыми волосами верхом на рыжем коне с коротко подстриженной гривой.
Олег сразу узнал гонца, это был челядинец боярина Громобоя по имени Ярек. Олег лишь Громобою сказал, что имеет намерение погостить у игумена Веретинской пустыни. Прочие рязанские бояре не ведают об этом. Недоброе предчувствие кольнуло Олега. Если Громобой столь поспешно выслал гонца по его следам, значит, стряслась какая-то беда!
Увидев князя в тени развесистого клена, застывшего в напряженном ожидании с желтой парчовой шапкой в руках, с плащом, брошенным у ног, Ярек осадил разогнавшегося скакуна и хрипло крикнул:
— Татары под Рязанью, княже! Мамай пришел войной на твою землю!
* * *