Урус-хан был иного мнения, поэтому, заняв ханский трон в Синей Орде после смерти отца, он сразу начал готовить свое войско к походу на Волгу. Этот поход приходилось несколько раз откладывать по разным причинам: то Урус-хану приходилось усмирять мангышлакских туркменов, то отражать набеги ойратов, то заниматься уговорами подвластных ему эмиров и беков, которые совсем не рвались завоевывать земли Золотой Орды. Кочевую знать Синей Орды беспокоило усиление хромоногого эмира Тимура из монгольского племени барлас, захватившего Самарканд и еще несколько городов в Мавераннахре, образовавшего там сильное государство. Взяв Ташкент, Тимур пытался также захватить Отрар, который находился во владениях Синей Орды.
И все-таки Урус-хану удалось склонить своих приближенных к большому походу на Волгу, пообещав им несметную добычу.
…В это июльское утро во дворце собрался ханский диван, так у татар и тюрок назывался государственный совет. До Урус-хана дошли слухи о том, что у излучины Дона Мамай собрал несметное войско с намерением двигаться на Сарай. Урус-хан призвал своих советников, дабы обсудить с ними, что предпринять: ожидать ли Мамая у стен Сарая или без промедления выступить к Дону.
— Мамаево войско, без сомнения, имеет численный перевес над нашими туменами, — молвил Урус-хан, — но по выучке и боевому духу наше воинство превосходит Мамаеву орду. К тому же под стягами Мамая собралось немало пеших отрядов, а наша рать вся конная. Таким образом, на нашей стороне быстрота и свобода маневра. — Урус-хан оглядел скуластые лица своих приближенных и добавил: — Что скажете, уважаемые? Жду вашего совета.
Из шести членов ханского дивана пятеро старались не смотреть в глаза Урус-хану. Они глядели куда-то вниз или вбок, но только не на него. Лишь горячий Усманбек высказался первым, не пряча своих темных раскосых глаз.
— Повелитель, — сказал Усманбек, — стены Сарая проломлены в нескольких местах, четыре крепостные башни почти полностью обвалились. Город совершенно не готов к вражеской осаде, поэтому благоразумнее всего дать сражение Мамаю в донских степях. Таково мое мнение.
Урус-хан одобрительно кивнул, улыбнувшись Усманбеку. Иного ответа от него хан и не ожидал. Война и опасности — это родная стихия для храбреца Усманбека, долгий мир и бездействие его угнетают. Урус-хан и сам в душе склонялся к тому, чтобы двинуться навстречу Мамаю, а не дожидаться его в Сарае. Многочисленности врагов Урус-хан никогда не боялся. В степи побеждают быстрота и смелость, а не бесчисленность рати, любил повторять он.
Хмурое молчание пяти других темников насторожило Урус-хана. Неужели его верные соратники оробели? Неужели они не верят в победу над Мамаем?
— Великий хан, — заговорил эмир Темиркул, озабоченно сдвинув свои густые изогнутые брови, — мне кажется, что в данной ситуации для нас благоразумнее всего сдать Мамаю Сарай без боя и вернуться в наши родные кочевья. Эта война с Мамаем слишком затянулась. Мы уже трижды разбивали Мамая, но всякий раз он набирал новое войско и продолжал грозить нам, не подпуская наши отряды ни к Булгару, ни к Дону. Золотоордынские походные эмиры и местные кипчакские беки в большинстве своем поддерживают Мамая. Вот почему Мамай так быстро восполняет свои потери. Наше войско вот уже третий год воюет с Мамаем, не получая никаких подкреплений. Я полагаю, эту бессмысленную войну пора заканчивать.
Урус-хан, восседающий на небольшом возвышении, нервно заерзал на расстеленном поверх ковров белом войлоке. На его широком загорелом лице с приплюснутым носом и тонкими черными усами появилась гримаса еле сдерживаемого гнева.
— И это говорит сахиб-диван, глава моего совета! — сердито выкрикнул Урус-хан. — Какой ты темник после таких слов, Темиркул! Ты же лопочешь, как трусливая бабенка! Стыдись, Темиркул!..
Выплескивая свой гнев на Темиркула, посмевшего заговорить о том, о чем прочие эмиры лишь шептались украдкой, Урус-хан надеялся заткнуть рот тем из своих советников, кто тоже хотел уйти из Сарая в родные заяицкие степи.
Однако голоса сторонников Темиркула все-таки прозвучали. Видимо, эмиры действовали по сговору друг с другом, понимая, что против их единодушия Урус-хан будет бессилен.
— Темиркул трижды прав, повелитель, — промолвил Едукей, самый старый из эмиров, прошедший через многие битвы и походы. У него не было правого глаза и не хватало двух пальцев на правой руке. — Наше пребывание в Сарае лишено всякого смысла. Мы не нашли здесь ни больших богатств, ни процветающей торговли. Местное население платит нам налоги и пошлины, но эти выплаты очень мизерные, поскольку весь этот край разорен долгой междоусобицей. Ни мордва, ни русские князья не привозят дань в Сарай, как они это делали при хане Узбеке. И виновен в этом Мамай, орда которого перекрыла все водные и сухопутные пути к Сараю. Торговый путь до Москвы и Новгорода тоже находится под надзором у Мамая. Вот и выходит, что истинным хозяином Золотой Орды является Мамай, а мы лишь тешим себя пустыми иллюзиями, удерживая Сарай в своих руках.
— Великий хан, мы здесь чужаки, — вставил эмир Сейдербек. — Нам лучше оставить эти опустошенные земли Мамаю и вернуться в Синюю Орду.
«Глупцы и слепцы! — мысленно негодовал Урус-хан, слушая своих советников. — Они огорчены, что мало добычи взяли в Ас-Тархане и Сарае. Устали от войны с Мамаем, по дому соскучились, как малые дети! Во времена Батыя монголы уходили от родных кочевий в такие дали, какие им и не снились, проходили через безводные раскаленные пески, через солончаковые пустоши, карабкались по горным утесам — и никто не роптал. Никто не жаловался! Ныне монголы измельчали и обленились, монгольские темники ныне всякую войну измеряют выгодой, словно торговцы на рынке. Ну, как создать обширную державу с такими малодушными людьми!»
Понимая, что обвинениями в трусости ему не сподвигнуть своих темников на новое решительное столкновение с Мамаем, Урус-хан завел речь о том, что окончательный разгром Мамаевой орды разом принесет им всем не только славу, но и несметные богатства.
— Разбив Мамая и захватив средневолжские города, мы оседлаем волжский и донской торговые пути, войдем в Крым и на мордовские земли, — разглагольствовал Урус-хан, вскочив с белой кошмы и возбужденно размахивая руками. При этом он метался из стороны в сторону, так что широкие полы его длинного малинового чапана разлетались в стороны, а его желтые сафьяновые сапоги с загнутыми носками опрокидывали и с хрустом давили фарфоровые чашки с зеленым чаем, расставленные на ковре подле сидящих полукругом эмиров. — Русские и мордовские князья прибегут к нам с дарами, когда узнают о разгроме Мамая. Богатств на Руси много, и они рекой потекут в Сарай, когда с Мамаем будет покончено. Клянусь Аллахом, так и будет! Русские князья понимают, что Мамай никакой не Чингисид, поэтому и не платят ему дань. А я — Чингисид! — Урус-хан горделиво ударил себя кулаком в грудь. — И на Руси знают об этом! Не зря же в прошлое лето ко мне приезжал с дарами карачевский князь Василий. А ныне вот в Сарае объявился рязанский князь Олег Иванович. Кстати, сегодня я изъявил готовность принять рязанского князя в тронном зале. — Урус-хан надменно приподнял подбородок, глянув на своих советников, как орел из поднебесья. — И вы, уважаемые, можете поприсутствовать при этом.