Лена фыркнула, Юрий расхохотался. Ему снова стало легко, словно не было этих восемнадцати лет, в течение которых они не собирались втроем. Цыба был как Цыба, и Алена, если разобраться, не так уж сильно изменилась. А то, что они теперь муж и жена… Что ж, все течет, все изменяется, и даже такие косные консерваторы, как некто Филатов Ю. А., по кличке Филарет, в погоне за легкой наживой не всегда включают счетчик своего таксомотора…
Арцыбашев, смеясь, пристраивал на место самопадающее копье. Юрий встал с корточек и помог ему, привязав копье к пластинчатой стальной рукавице своим носовым платком.
– Вот, – сказал он, затянув узел. – Сойдет за шарф, подаренный дамой сердца.
– Больше похоже на то, что он дал кому-то по зубам и замотал платком ссадины на костяшках, – заметил Арцыбашев, критически разглядывая рыцаря.
– Потом возьмешь тонкую проволочку и привяжешь как следует, – сказал Юрий. – Будет совсем незаметно.
– Гений, – с восхищением выдохнул Цыба. – Странно, как это я сам не додумался? Сила привычки, черт бы ее побрал! Если за вещь заплачено, она должна работать как следует, а если не работает, надо искать специалиста. А тут всех дел на полминуты!
Арцыбашев протянул ему дымящуюся кочергу. Юрий немного подался вперед, прижал к сизому раскаленному металлу кончик сигареты, глубоко затянулся и по-турецки уселся прямо на пол. Ему было хорошо.
Он обернулся назад, туда, где в глубоком кресле сидела Лена, и увидел, как блестят, отражая пламя, ее глаза. Когда их взгляды встретились, она легонько вздрогнула, словно захваченная врасплох за каким-то запретным занятием.
– Что? – спросил он тихо. – Что ты так смотришь? Арцыбашев, возившийся в сторонке с бутылкой и штопором, прервал свое занятие и поднял голову, переводя взгляд с Лены на Юрия и обратно.
– Как я смотрю? – переспросила Лена, и в темноте возле ее губ разгорелся тлеющий огонек сигареты.
– Так… – непонятно сказал Юрий. Забытая им сигарета медленно тлела в пальцах, казавшийся оранжевым в отблесках огня дымок тонкой струйкой убегал в каминную трубу.
– Какой ты стал, – медленно проговорила Лена. – Такой.., огромный.
– Чепуха какая, – легкомысленно сказал он и, словно вспомнив вдруг о Цыбе, повернулся к нему всем телом. – Я всегда был крупным. Правда, Женька?
– Правда, – после паузы подтвердил Арцыбашев. – Тебя еще обломом тамбовским дразнили. А когда в мушкетеров на пустыре играли, ты всегда был Портосом.
– А ты – Арамисом, – сказал Юрий. – Ты уже тогда был немножечко.., гм.., иезуитом. Помнишь?
– Я не о том, – вдруг перебила их Лена. – Просто показалось вдруг… В общем, говорите что хотите, но Юрка и вправду стал огромным, как..
– Как Портос, – подсказал Арцыбашев и вдруг легко вскочил. Его опять качнуло, и он ухватился за край каминной полки, чтобы удержать равновесие. – Извольте обнажить вашу шпагу, сударь! – потребовал он, сделав неуклюжий полупоклон, сопровождавшийся витиеватым взмахом руки с зажатой в ней бутылкой.
– Ну, это уж, брат, дудки, – не меняя позы, ответил Юрий. – Какой из меня нынче Портос? С хромой-то ногой…
– Ты давно не перечитывал классиков! – торжествующе вскричал Цыба. – По дороге в Кале Портос был ранен, причем именно в ногу… Кстати, что у тебя с ногой?
– С лестницы упал, – неизвестно зачем соврал Юрий. Он ничего не имел ни против Цыбы, ни тем более против Алены, но почему-то здесь, в этой похожей на антикварную лавку ненормально огромной квартире, казалось совершенно невозможным пересказывать свою историю. Огонь в камине вдруг перестал быть уютным, домашним, разом превратившись в злобного зверя – того самого, что жадно лизал сизые от окалины борта подбитого бронетранспортера. Запертый в кирпичной клетке камина, он казался безобидным и даже ласковым, но старший лейтенант Филатов хорошо знал его подлый нрав и не собирался давать зверю шанс вырваться на свободу.
– С лестницы? – глубокомысленно переспросил Арцыбашев. Голос у него уже был слегка деревянным. – И разумеется, по пьяному делу… Ну, ничего, до свадьбы заживет.
– До свадьбы заживет наверняка, – сказал Юрий, глядя в огонь и чувствуя затылком неотступный, волнующий взгляд Алены. Что ей нужно? Теперь, через столько лет…
– Э-эх-х-х, – сказал вдруг Арцыбашев, не глядя сунул так и не откупоренную бутылку с вином куда-то в темноту, нетвердым шагом пересек комнату и через несколько секунд вернулся, неся в левой руке предмет, сверкавший в пляшущих отсветах пламени, как обломок чистейшего горного хрусталя. – Вот, – сказал он, одним заученным движением с треском свинчивая алюминиевый колпачок. – Аква вита, эликсир жизни, неиссякаемый источник бодрости и вдохновения…
Юрий выбросил в камин истлевшую до самого фильтра сигарету и без возражений протянул Цыбе свой бокал – такой же, как у хозяина, в форме лилии на тонкой, сужающейся книзу граненой ножке. К вину он во все времена относился со сдержанным непониманием: от него у Юрия почти сразу начинала болеть голова и портилось настроение. Если уж пить, считал Филарет, то пить водку, и по возможности хорошую.
Цыба щедрой рукой наполнил бокалы и сделал неуверенный приглашающий жест бутылкой в сторону Елены. Та отказалась, качнув головой слева направо. В руке у нее горел рубиновым огнем почти нетронутый бокал, похожий в полумраке на огромный драгоценный камень. Она поднесла бокал к лицу и пригубила жидкое пламя, глядя на Юрия поверх бокала неестественно расширенными глазами. В течение нескольких секунд Юрий выдерживал этот взгляд, а потом отвернулся, испытав короткую вспышку стыда и раздражения. Раздражение было направлено не против Елены, а против него самого: какого черта понадобилось что-то выдумывать, когда все ясно уже давно.
Цыба уже стоял рядом и тянулся к нему своим бокалом, чтобы чокнуться. Оба бокала были наполнены до краев, и Юрий, внутренне содрогнувшись, в три огромных глотка выпил свою порцию, от которой настоящий Портос наверняка через десять секунд упал бы головой в камин, да там и остался бы – отныне, и присно, и во веки веков. Вытряхнув в камин последние капли, которых в бокале на самом деле не было, Юрий с подчеркнутой аккуратностью поставил хрустальную лилию на пол и снова потянул из кармана сигареты. В голове у него шумело, он чувствовал себя слегка оглушенным, как будто в нескольких метрах от него кто-то без предупреждения выпалил из гаубицы.
– Ну хорошо, – как сквозь вату донесся до него спотыкающийся голос Арцыбашева. – Ну ладно. Допустим, упал ты с лестницы.., допустим даже, что упал прямо на какого-нибудь генерала…
– На полковника, – поправил Юрий, нашаривая справа от камина кочергу и подкатывая к самому краю решетки пылающую головешку. От камина исходил сухой ровный жар, как в сауне, и он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на своей форменной белой рубашке.
– Ну на полковника, – продолжал Арцыбашев, не заметивший манипуляций Юрия с головешкой. – Какая разница? Плох тот полковник, который не мечтает стать генералом… Главное, что я верно ухватил суть. Значит, свалился ты по пьяной лавочке с лестницы, сшиб с ног этого полковника, да еще и сказал, наверное, что-нибудь.., этакое.., как всегда в общем.