Минут через сорок количество крыс стало убывать. Мэтью решил, что либо Линч перебил большинство тюремных крыс, либо запах крови наконец стал достаточно силен, чтобы предупредить крыс, несмотря на действие, как назвал ее Линч, «сладкой дури». И сам крысолов, казалось, тоже устал от этой бойни, испачкавшей ему перчатки и туго набившей мешок.
Один небольшой серый экземпляр, виляя, как пьяный кучер, вошел в круг. На глазах у Мэтью, захваченного не грязным представлением, но скоростью и верностью удара Линча, крысенок попробовал кукурузное зерно и тут же начал свирепо гоняться за собственным хвостом. По кругу, по кругу, с бешеной скоростью, а палка Линча повисла над ним, выжидая момент для удара. Наконец крыса бросила погоню и улеглась на брюхо, будто от усталости. Мэтью ждал, что мелькнет сейчас острога и вонзится лезвие, но Линч остановил руку.
Крысолов тяжело и глубоко вздохнул.
— Знаешь, — сказал он тихо, — не такие уж они плохие твари. Жрать им надо, как всякому. Жить надо. Они приплыли на кораблях, как и люди. Это умные бестии, они знают, что, где есть люди, там и еда найдется. Нет, в общем, не такие уж плохие.
Он наклонился, набрал на палец опиума с сахаром, который рассыпал по полу, и прижал палец к крысиной пасти. Съела она угощение или нет, Мэтью не видел, но грызун слишком одурел, чтобы удирать.
— Эй, смотри фокус! — позвал Линч.
Он протянул руку, взял фонарь и начал медленными волнообразными движениями водить им над серой крысой. Грызун лежал тихо, явно ничем не интересуясь, вытянувшись рядом с погрызенным куском картошки. Линч двигал рукой медленно и ровно, и вскоре Мэтью заметил, что хвост крысы извивается, и голова поворачивается к таинственному свету, кружащему в театре ночи. Прошла минута. Линч все водил и водил фонарем вокруг, не ускоряя и не замедляя движение. Свеча бросала красные отсветы на глаза крысы и сверкала белым льдом в глазах крысолова.
— Вставай, детка, — шепнул Линч тоже почти в ритме песни. — Вставай, вставай, вставай.
Фонарь снова пошел по кругу. Линч наклонил голову к крысе, кустистые брови сосредоточенно сдвинулись.
— Вставай, вставай, — говорил он, и в голосе его стала слышаться повелительная интонация. — Вставай, вставай!
Вдруг крыса задрожала и встала на задние лапы. Балансируя на хвосте, она стала кружиться вслед за фонарем, как миниатюрная собака, выпрашивающая кость. Мэтью смотрел, не в силах оторвать глаз, понимая, что крыса в состоянии транса, загипнотизирована свечой. Глаза зверька глядели на пламя, передние лапки царапали воздух, будто хотели объединиться с этой странной и красивой иллюминацией. Кто знает, что видела эта крыса — благодаря подслащенному опиуму — там, в центре этого огня?
— Танцуй, детка, — шепнул Линч. — Рил, если можно.
Он закружил фонарем чуть быстрее, и казалось, что крыса тоже стала вертеться быстрее, хотя, может, Мэтью это себе вообразил. И действительно, нетрудно было вообразить, что крыса стала танцором по команде Линча. Задние лапы у нее дрожали, готовые подломиться, и все же крыса искала общения с пламенем.
— Детка, детка, — шептал Линч голосом ласковым, как касание туманом щеки.
А потом опустил острогу — неспешно, но скорее так, будто сдавался. Два лезвия пронзили подставленный живот крысы, зверек задергался и завизжал. Оскаленные зубы стали полосовать воздух, как было у собратьев этой крысы весь этот час. Линч отставил фонарь, быстрым движением кисти сломал крысе шею и бросил в мешок окровавленный труп.
— Как тебе? — спросил он Мэтью, ухмыляясь в предвкушении похвалы.
— Потрясающе, — ответил Мэтью. — Вы могли бы найти работу в цирке, если бы пощадили своего партнера.
Линч засмеялся. Из сумки он вытащил тряпку и стал вытирать лезвия остроги, что означало, очевидно, прекращение казней.
— Был я в цирке, — сказал он, стирая кровь. — Девять или десять лет назад, там, в Англии. С крысами выступал. Одевал их в костюмчики, заставлял танцевать, вот как ты видел. Они любят эль, или ром, или покрепче чего, а от свечки им кажется, что они Бога видят. В смысле, своего крысиного Бога, какой бы он ни был.
— А почему вы ушли из цирка?
— Не поладил с тем паразитом, что был владельцем. Я ему львиную долю денег зарабатывал, а он мне мышиное жалованье платил. А потом — там чума так поработала, что от публики остались ребра да зубы. — Он пожал плечами. — Я себе лучше работку нашел для пропитания.
— Крысоловство? — Мэтью сам услышал, что вложил в это слово некоторое неодобрение.
— Очистка зданий от грызунов, — ответил Линч. — Я тебе говорил, в каждом городе нужен крысолов. Если я на земле что-то знаю, так это крыс. И людей, — добавил он. — Так знаю людей, что рад проводить всю жизнь среди крыс. — Он встряхнул мешок. — Пусть даже дохлых.
— Достойное чувство, — сказал Мэтью.
Линч встал. Мешок с крысами болтался у него на боку. Окровавленную тряпку он убрал в сумку из воловьей кожи и перебросил сумку через плечо.
— Я тут уже почти два года, — сказал он. — Достаточно, чтобы знать: хороший город, да только не жить ему, пока ведьма жива. — Он кивнул в сторону Рэйчел в камере. — Надо ее вытащить утром в понедельник да покончить с этим делом. Прикончить, чтобы не мучилась, да и нас тоже не мучила.
— Она что-нибудь вам дурное сделала? — спросил Мэтью.
— Нет. То есть пока нет. Но я знаю, что она сделала и что еще хотела бы сделать до того, как дело кончится. — Острогу он держал в правой руке, а левой взял фонарь. — На твоем месте, пацан, я бы сегодня ночью к ней спиной не повернулся.
— Спасибо за заботу, сэр.
— Всегда пожалуйста. — Линч насмешливо поклонился. Выпрямившись, он прищурился и оглядел камеру. — Похоже, я тут как следует почистил. Может, еще где-то сколько-то прячется, но не так, чтоб из-за них тревожиться. Так что спокойной ночи тебе и ведьме.
Он вышел из камеры и направился к выходу, унося фонарь.
— Постойте! — сказал Мэтью, вцепившись в решетку. — Вы не оставите свет?
— Чего? Этот огарок? Да он и часа не прогорит. И как я в темноте замок запру? Нет, фонарь мне самому нужен.
Не говоря более ни слова, Линч вышел из тюрьмы, и темнота стала полной. Потом послышалось дребезжание цепи, когда Линч запирал вход, и наступила жуткая тишина.
Мэтью минуту или две неподвижно стоял на месте, все еще вцепившись в решетку. Он глядел в сторону двери, надеясь вопреки очевидности, что Линч, или кто-нибудь, вернется с фонарем, потому что эта тьма была совершенно невыносима. Слышался запах крыс. Нервы у Мэтью начали расплетаться, как разрубленные веревки.
— Я вам говорила, — сказала Рэйчел тихим, но совершенно спокойным голосом. — Темнота здесь полная. На ночь никогда не оставляют фонарь. Вы могли бы это сами знать.
— Да. — Голос его прозвучал хрипло. — Мог бы.