— Сорок лет назад, не меньше, — ответил Босманс.
Наступило молчание. Седой человек склонил голову, будто готовился сделать важное признание и подыскивал слова. Потом внезапно выпрямился и больше не сводил с Босманса серых глаз.
— Не знаю, чего уж вам наговорили друзья… Сам я почти ничего не помню.
— Ничего особенного. Тот Бойаваль мог войти в сборную Франции по лыжному спорту.
— Тогда мы с вами говорим об одном и том же человеке.
Его голос внезапно стал хриплым, черты лица смягчились, в улыбке проглянула грусть, — Босманса удивила эта перемена. Он заметил, что у Бойаваля рябоватая кожа на скулах, будто с помощью ультрафиолетового или инфракрасного излучения мог разглядывать это лицо в мельчайших подробностях. Тот, чтобы скрыть смущение, отхлебнул мятного сиропа и произнес после паузы:
— Хотя нет, я ошибся… Ведь он давно уже не тот…
Его кожа вновь стала гладкой, землистый оттенок исчез. Босманс недоумевал, как произошло это превращение. Словно его собственное зрение утратило остроту, не воспринимало больше ультрафиолетовых и инфракрасных сигналов. Тот снова с трудом подыскивал слова:
— Вы правы, мсье, прошло больше сорока лет…
Он зябко поежился.
— А кого именно вы знали из жителей Аннеси?
— Одну девушку. Ее звали Маргарет Ле Коз. — Босманс произнес ее имя очень отчетливо.
— Как вы сказали: Маргарет Ле Коз? Казалось, он пытался вспомнить ее. Брови сдвинуты. Отсутствующий взгляд.
— Она и ныне здравствует?
— Не знаю, — проговорил Босманс.
— Нет, никакой Маргарет Ле Коз я не помню. — Его голос опять стал хриплым.
Лицо смягчилось, рябины проявились на скулах.
— Видите ли, мсье, это как с застройкой этого квартала. — Босманса тронула глубокая грусть в его голосе. — Уж не знаю, помните ли вы прежние склады и набережную Берси… Тут когда-то росли платаны, их ветви смыкались зеленым сводом… На набережной рядами стояли бочки… А теперь не поймешь, на самом деле ты их видел или нет…
Он еще раз заказал воду с мятным сиропом.
— И вам заказать еще?
— Да.
Он наклонился вперед и пообещал Босмансу:
— Когда мы вернемся в агентство, я дам вам списочек подходящих квартир. Сможете выбрать какую-нибудь в тихом месте на солнечной стороне.
Он положил левую руку плашмя. Правой взял с блюдечка ложку и принялся тыкать ее черенком в стол между растопыренными пальцами левой. Босманс не мог отвести взгляд от бесчисленных шрамов на тыльной стороне ладони и на пальцах, безымянном и среднем. Можно подумать, что эту руку некогда безжалостно изрезали ножом.
Вскоре после этой встречи, ранней весной, — тогда несколько недель подряд стояла жара как в июле, — Босманс увидел еще один «призрак прошлого», как он их называл, или же ему почудилось. Хотя нет, он уверен, что действительно видел ее.
В тот вечер он оказался в незнакомом районе, мало чем отличающемся от того, где находилось агентство недвижимости Бойаваля. И все-таки ему больше нравились небоскребы вдоль набережной Сены, и парк Берси, и сверкающие на солнце дома около Национальной библиотеки, в одном из которых жила девушка, похожая на Маргарет, нет, сама Маргарет, такая, какой он знал ее прежде, в новом воплощении ходила по новым улицам. В один прекрасный день ему посчастливится встретить ее, преодолев прозрачные преграды времени.
Он отдал на перепечатку сотню страниц машинистке — впрочем, теперь, наверное, это слово, напоминающее об однообразном стуке прежних печатных машинок, вышло из употребления, — то есть секретарше, работающей на дому. И в тот день она сообщила, что все уже набрала. Можно подъехать к восьми вечера к ней домой по такому-то адресу в новый район, неподалеку от пригорода Сен-Клу.
Босманс поехал на метро. Ему вспомнилось время, когда он каждую неделю возил по частям рукопись Симоне Кордье. И всякий раз забирал не более трех машинописных страниц. Интересно, куда в абсолютно пустой квартире она ставила свою загадочную машинку? На стойку бара? А сама печатала стоя или садилась на высокий табурет? С тех пор он написал более двадцати книг, да и технический прогресс не стоял на месте: вот сейчас девушка вставит «флэшку» в USB-порт и перекинет ему безукоризненный текст без черточек над «о», хвостиков и трема Симоны Кордье. Но изменилось ли что-нибудь по сути? Те же слова, те же книги, те же станции метро.
Он вышел на станции «Порт-де-Сен-Клу». Нет, ему больше нравились новые кварталы на восточной окраине Парижа, нейтральная полоса, дающая простор фантазиям о будущей жизни на новом месте. Здесь же, на площади он, наоборот, сразу погрузился в прошлое — церковь из красного кирпича напомнила ему пренеприятную историю: он, двенадцатилетний мальчишка, трясся на заднем сиденье машины в четыре лошадиные силы, расстрига сидел за рулем, мать рядом с ним; они остановились на красный свет, Босманс мгновенно выскочил из машины, забежал в красную церковь, спрятался и просидел там до темноты, боясь, что те двое подкараулят его снаружи. Его первый побег.
Выйдя из метро, он обшарил внутренний карман пиджака и обнаружил, что забыл бумажку с именем секретарши, ее адресом и номером телефона. Он запомнил лишь фамилию: Клеман. И еще название улицы: Дод-де-ла-Брюнри. Он не знал, где она находится. И спросил у прохожего, как пройти. «Идите прямо через площадь, первый поворот, не доходя до улицы Булонь».
Он ожидал увидеть небольшую улочку с невысокими домами и надеялся, что на дверях не будет кодовых замков. Ему понадобится только просмотреть списки жильцов и отыскать среди них мадемуазель Клеман. Однако дома оказались небоскребами не хуже тех, на бывшей набережной Вокзала, которые он впервые увидел в день посещения агентства Бойаваля. Высоченные новые здания. На одной стороне улицы семь четных: № 2, № 6, № 10, № 12, № 16, № 20, № 26. Босманс, смерив взглядом их высоту, подумал с ужасом, что в каждом подъезде живет человек пятьдесят. Имен было так много, что зарябило в глазах. Жаклин Жуаёз. Мари Ферукан. Бренос. Андре Кокар. Альбер Загдан. Фальвэ. Зелатти. Люсьен Аллар. Но ни единой Клеман среди них. У него голова пошла кругом. Имена мелькали, проносились мимо галопом, как лошадки на скачках, так быстро, что их и не различишь. Червонный король. Каурый. Мальчик. Манящая. Золотко. Пустота внутри, дыхание перехватило от ужаса. Он во веки веков не отыщет мадемуазель Клеман среди тысячи тысяч фамилий, тысячи тысяч скачущих лошадей. Скорее, нужно спастись отсюда. Земля уходила у него из-под ног. Сорок лет он трудился без отдыха, укреплял сваи, ради чего? Напрасно, они все равно сгнили.
На середине площади у него закружилась голова. Он стал вслух повторять название красной церкви, где прятался в детстве весь вечер от женщины с рыжими волосами, своей вроде бы матери, и лжетореадора. Святая Жанна Шантальская.
Босманс вошел в кафе и сел за первый же столик на красный кожаный диван. Он воображал, как закажет бутылку чего-нибудь крепкого, будет пить прямо из горлышка, опьянеет, почувствует наконец умиротворение. И громко рассмеялся, сидя один на красном диване.