— Знаешь, — созналась я ей, — частично твоя пророчица оказалась права, но не все ясно.
— Дак ты вспомни хорошенько, что она сказала, все ясно и станет, — посоветовала она, и я начала вспоминать.
И вспомнила про ключик. Гадалка утверждала, что ключик этот все и откроет, но почему-то обязательно в моем доме. Первая мысль была, естественно, о Евгении. Но если этот злодей он, то как поможет мне ключик?
«Это мистика какая-то, — подумала я, — и дура буду, если не брошу заниматься ерундой».
Однако ключик не шел из головы.
Я достала его из укромного места и принялась совать во все имеющиеся в квартире замки. Он был слишком мал и везде проваливался.
Я была огорчена и уже собиралась на время сдаться, но тут пришел со службы Евгений. Увидев, чем я занимаюсь, он заразился и проявил изобретательность. Это позволило нам отыскать еще парочку замков, в которых не бывал мой ключик. К сожалению, с тем же успехом, что и прежде. Когда стало ясно, что он ни к чему не подошел и в доме незадействованных замков не осталось, Евгений спросил:
— А зачем мы суем-то его во все дыры?
— Для дела, — загадочно ответила я, не собираясь рассказывать ему о своем походе к пророчице.
— Для какого дела? — изумился он.
— Для хорошего. Вдруг что-нибудь интересное откроем.
Ему не оставалось ничего другого, как покрутить пальцем у виска.
— Лучше бы подумала, как быть с Жанной, — сказал он. — Кстати, это навело меня на мысль. А почему бы и мне не пойти на такой же анализ?
Его заявление привело меня в полное недоумение.
— О чем ты? — спросила я, тоже собираясь крутить пальцем у виска.
— О нас с тобой, — пояснил Евгений. — Ты же по-прежнему считаешь меня преступником. — Может, и помирилась со мной только из-за того, что я единственный, кроме тебя и Жанны, знаю об этом изнасиловании. Признайся, опасаешься, что в случае нашего разрыва я вас разоблачу?
Негодованию моему не было предела. За кого он меня принимает? И какие мысли у него в голове. Вот уж точно, чужая душа — потемки. Выразив Евгению свое негодование, я позволила себя успокоить и сказала:
— Я всегда верила тебе, хоть и испытывала легкие сомнения.
— Так вот, — усмехнулся он, — если ты по-прежнему испытываешь сомнения, я могу подвергнуть себя этому анализу. Тогда убедишься, что к ребенку Жанны я не имею никакого отношения, а следовательно, чист, аки младенец.
— Завтра же займусь этим вопросом, — пообещала я.
Несколько дней я провела достаточно плодотворно для себя. Я подняла на ноги всех друзей, имеющих хоть какое-то отношение к генетике. Я третировала их как могла, и, клянусь, они не знали, куда от меня, скрыться. Уж такая я настырная.
Когда позвонила Жанна и сообщила, что на следующий день Елизавета Павловна будет ознакомлена с результатами геномной дактилоскопии, я была преисполнена решимости дать ей достойный отпор.
— Что теперь мне делать? — едва не плача спросила Жанна.
— А ты выполнила все, что я тебе советовала? — спросила я.
— Выполнила и сейчас еще выполняю: не разговариваю даже с собой. Полный бойкот.
— Оч-чень хорошо. И дальше так действуй. И не вздумай никуда с ними ехать. Пусть сами отправляются за своими результатами, а я приеду к тебе, и будем поджидать их вдвоем. Вот тогда-то они узнают, что натворили, вот тогда-то им станет стыдно. Ох, и запросят они у нас прощения! Или я буду не я!
— Правда? — спросила Жанна.
Она явно мне не верила.
— Что ты говоришь! Думаешь, они будут просить прощения?
— Уверена, — категорически заявила я. — Приготовься к победе.
— Неужели победа? — Голосок ее задрожал.
— Победа! И только победа!
На следующий день я начала готовиться к победе с утра. Я стащила всю свою косметику в Санькину комнату, потому что она самая светлая из всех, имеющихся в квартире. Расставив на подоконнике баночки, флакончики и пластиковые коробочки, я принялась за дело. Мне очень. хотелось выглядеть фантастически красивой. Впрочем, кому этого не хочется. Но в тот день мне хотелось этого особенно.
Надо сказать, что Санька без воодушевления воспринял оккупацию своих владений.
— Мам, а я где буду? — возмущенно поинтересовался он.
— Комната большая, всем места хватит, — успокоила его я, щедро покрывая свое лицо «Макс Фактором».
— Тогда смотри мне не мешай, — предупредил он и начал мешать мне.
Он накинул на себя скатерть и сказал, что это плащ. Потом он вытащил откуда-то зонт-трость и, заверив меня, что это шпага, принялся лупить им налево и направо. С этим смириться я никак не могла. Много пыли, много шума и большая вероятность приобретения фингала под глазом, что в мои планы никак не входило.
Пришлось выставить Саньку за дверь. Шума стало еще больше, но зато уменьшилась вероятность приобретения фингала.
Я вздохнула с облегчением и взялась за румяна. Кстати, у меня есть и свой, естественный румянец, не стертый годами, но он не идет ни в какое сравнение с тем, который предлагает мне этот «Макс Фактор». Впрочем, за такие деньги румяна могли бы быть и получше.
За спиной раздался скрип открываемой двери.
— Что? Саня, что? — не оборачиваясь, грозно произнесла я.
— Мама, я не буду шпагой, я про Вовочку.
— Где ты берешь эти ужасные анекдоты? Я же запретила тебе их рассказывать!
— Это не анекдоты, а былины про Вовочку, — попытался утихомирить меня Санька.
— Былины? Какие еще былины? Где ты их наслушался?
— Баба Рая мне на ночь читает.
— Что?!
Я вскочила и помчалась на кухню. Виновница моего «экстаза» степенно терла плиту.
— Баба Рая, опять вы занимаетесь контрвоспитанием ребенка! Теперь взялись травить ему анекдоты? Поздравляю вас!
— Ничего страшного, — спокойно ответила баба Рая. — Все равно узнает, но от других.
Я плюнула и пошла рисовать себе красивое лицо.
Саньки в комнате не оказалось, что радовало безгранично. Я взяла румяна и принялась вдохновленно наносит их на щеки. Вдруг из-под кровати раздалось сдавленное кряхтенье. Я с визгом вскочила на стул и завопила:
— Мыши!