«Так ли сильно я тоскую, как он? — гадал Корс Кант. — Возможно ли сравнить мою тоску, мое отчаяние, с тоской и отчаянием Орфея?» Сходство поразило барда. У него даже мурашки по спине побежали.
Пони взбрыкнул, и Корс Кант очнулся посреди песни. Оказывается, он ехал, пел и играл на арфе с закрытыми глазами, забыв о том, что его окружает целый легион. А теперь, очнувшись, чуть было не свалился с лошади.
По щеке его бежала слеза. Никто не заметил паузы. Бард продолжил песню.
Корс Кант ехал рядом с Артусом. Неподалеку ехал славный король Меровий, а также ухмыляющийся король Лири. Ухмылялся он постоянно — так, будто бы знал какую-то, непонятную другим, шутку. В противном случае оставалось предположить, что он все время пьян.
Ланселот ехал во главе своего легиона, как и Кей с Бедивиром.
Увы, так вышло — а может быть, то было следствием еще одной просьбы — Анлодда оказалась в легионе Ланселота. Кошмарные образы заполоняли разум Корса Канта — ужасные греческие картины, посвященные богу Эросу, и повсюду ему мнились обнаженные Ланселот и Анлодда.
«Я не могу больше держать это в себе, — думал бард. — Я должен с кем-то поговорить». Он подумал о Меровий.
«Нет, он не годится. Если бы мне нужно было исповедоваться в грехах, я бы незамедлительно остановил свой выбор на нем. Но все гораздо глубже… Что между нами? Любовь, неверность? — Корс Кант покачал головой и направил своего пони к королю Лири. — Мне нужен настоящий отец, а не святой».
Беда была в том, что Лири мог быть самым настоящим отцом Анлодды. Однако юноша решил, что это не так уж плохо. По крайней мере Лири не будет говорить так отвлеченно и загадочно, как Меровий. Счастье Анлодды для ее отца значило не меньше, чем для ее возлюбленного.
Корс Кант шумно выдохнул и приготовился начать с королем какой-нибудь умный разговор, дабы затем задать тяготившие его вопросы. Но Лири заговорил первым.
— Она не римлянка, ты же понимаешь.
— Что? Кто?
— Кто? А о ком мы только что говорили? Анлодда, твоя легкомысленная болтушка.
Корс Кант так и застыл, открыв рот. Он не мог припомнить, чтобы за прошедшую неделю они с Лири разговаривали об Анлодде. Снова король своими воспоминаниями опережал время.
— Она не римлянка, и нечего тебе пытаться перекрасить ее.
— Как это? Я разве ее перекрашиваю в римлянку?
— А как же! Ты же ждешь, что она станет повиноваться августовым законам о браке. А она не способна поступать так, как хочешь ты, она не давала тебе клятву быть с тобой до смертного одра.
Корс Кант выгнул шею, заглянул королю Лири в глаза.
— Дело не в этом! То есть.., нет, дело в этом, но это не главное. — Он запнулся. Лири терпеливо ждал продолжения. Король ехал верхом на высоком боевом коне, наверняка хорошо обученном. В седле старик держался с такой царственностью и изяществом, что по сравнению с ним Корс Кант на своем пони чувствовал себя неуклюжим ребенком.
— Государь, я боюсь того, что она любит только мои романтичные песни и те тайны, которым я обучен и продолжаю обучаться. Она любит мысль о любви, но не меня самого. Когда я предложил ей… Государь, прошу простить меня, если вы и вправду ее отец… Но как-то раз мы с ней остались наедине в покоях принцессы Гвинифры… Принцессы в тот час там, конечно, не было.., и свет звезд озарял Анлодду подобно тысяче свечей.., она стояла в одной тоненькой кемизе.., но ничего не произошло.
А тут.., этот грязный зверюга Лан.., принц Ланселот.., он ведь ей ничего не мог предложить, кроме животной похоти, какой предается, бывает, с супругой Dux Bellorum (думаю, тебе это уже известно, государь), она сбрасывает кемизу и совершает безнравственные деяния, делает все, о чем он ее просит!
Корс Кант задохнулся от испуга: он вдруг вспомнил, с кем говорит. Ведь если Лири на самом деле был отцом Анлодды, отруби он сейчас барду голову за такие речи, никто бы его не осудил. Хуже того: старый монарх мог вызвать на поединок героя Ланселота, мог погибнуть в бою, и тогда — прощай союз с Артусом и Меровием.
Но Лири не сделал ни того, ни другого. Он оглушительно расхохотался:
— Не бойся, Корс Кант! Любой папаша такой девицы, как она, точно знает, что такую дочку нельзя считать призовой коровой! И вот тебе мой добрый совет, парень. Такую девицу, как она, ты можешь, конечно, уложить себе на пузо, но заставить ее делать то, что хочешь ты, этого у тебя не выйдет.
— Уложить на пузо?
— Ну, это я так образно выразился.
— Но.., разве она согласится? Или я получу пригоршню грязи в лицо?
Лири покачал головой. Волосы его разметались, борода растрепалась. Он сейчас напоминал Корсу Канту того лохматого пони, на котором он ехал.
— Гадать ни к чему. Ежели ты примешься ее, как рыбку, на крючок ловить — она, конечно, уплывет от крючка подальше. Но если бы я гадал, я бы решил, что ее тянет к тебе. Она ищет, где бы бросить якорь в этой гавани.
— Быть может, она проверяет меня?
— И пусть проверяет, сынок. Покажи ей, что не собираешься держать ее в гавани. Покажи ей, что она свободна уплыть, когда пожелает, и она дрогнет. Так я думаю.
— Думаешь? А точно не знаешь?
— С ней? Точно? Не валяй дурака, бард! Такой тайне, как она, тебя не научит даже этот зеленый юнец Мирддин.
«Мирддин? Зеленый юнец? Тогда Лири Dux Bellorum в отцы годится!» Почему-то слова старого короля успокоили Корса Канта. Он попрощался с Лири и пробрался сквозь ряды легионеров ближе к Артусу.
Легион весь день быстро продвигался вперед, а к ночи разместился лагерем. По ночам Меровий уходил все дальше и дальше от лагеря. В конце концов он ушел очень далеко и провел ночь среди груды валунов — одинокий в океане войны, точно такой же, как Корс Кант в океане своих сомнений.
Они пересекли большую реку — ту самую, где во время первого похода на Харлек Ланселот взошел на корабль. Но теперь было решено перейти реку вброд, так как будь во флоте Артуса даже целых сто кораблей, их бы не хватило, чтобы перевезти войско на другой берег. Дальше войско двинулось по великой северной дороге, которая, правда, не произвела на Корса Канта большого впечатления — по рассказам Артуса о римских дорогах он ожидал большего. Он представлял их широкими и прямыми, а эта шла прямо не более полумили, а затем поворачивала.
По пути легион обрастал ополченцами, вскоре численность войска возросла до тысячи пехотинцев и семидесяти конников.
Пропитание для воинов раздобыли, собирая урожай с четвертой части полей и забирая у крестьян каждую шестую свинью, бычка или жеребенка. Крестьяне отдавали скотину и урожай безропотно, хотя и поджав губы. Похоже, их все-таки радовало, что Dux Bellorum не отбирает у них все и не казнит их на месте.
Легион Ланселота шел другим путем, к востоку от войска Артуса, и также собирал ополченцев и дань с других деревень. Еще восточнее двигался легион Кея — по холмам и лесам. Артус говорил, что к тому времени, когда легионы достигнут Харлека, их будет разделять расстояние примерно в лигу. Легион Кея предполагалось держать в резерве на тот случай, если бы юты укрепили окрестности, опасаясь нападения бриттов.