— А доска-то зачем? — поинтересовался я.
Агент положил доску поперек ванной, а стул поставил напротив, затащив его в саму ванну, и сказал:
— Обеденный стол.
Я сделал глубокий, медленный выдох.
— Вы видите вот это? — спросил я, указывая на лейбл собственной рубашки. — Вот это видите? — Я развернулся, дабы продемонстрировать ему ярлычок на джинсах. — А это… — Тут я запнулся, чуть было не показав на северокорейские кроссовки с изображением Гарри Поттера азиатской наружности — совсем забыл, что нацепил их сегодня. — Жизнь не вынуждает меня жить в пещерах или ванных комнатах, — пояснил я ему. — Я могу позволить себе нормальную квартиру. Вы сказали, что покажете мне таковую — со спальней, гостиной и ванной комнатой.
В ответ на мою тираду агент, как истинный француз, пожал плечами, демонстрируя полное отсутствие какого-либо чувства вины или неловкости.
— Но ведь вы сами сказали, что гарантийных писем у вас нет. Без них вам ничего не остается, как жить в ванной. Так вы берете эту или нет?
«Нет, но в любом случае, mersi», — мысленно ответил я ему.
Первое, что я сделал в понедельник утром, — отправился к Жан-Мари. Он сказал, что, вероятнее всего, сможет мне помочь в поиске квартиры.
— Сегодня утром его не будет, — сказала мне Кристин, — у него встреча с министром сельского хозяйства.
— По какому поводу?
Наверняка получит нагоняй за ввоз английской говядины.
— Он награжден медалью за вклад в развитие французского сельскохозяйственного производства. — Кристин сияла так, словно награды удостоили ее родного отца.
— Награжден медалью? — Я с трудом заглушил нотки недоверия, но ирония переполняла меня.
Жан-Мари вернулся в офис после обеда и продемонстрировал нам свою медаль. Он открыл голубой кожаный футлярчик, украшенный гербом Французской Республики. Внутри на белом шелке покоилась круглая бронзовая штучка, на которой чеканка изображала разный скот и кормовые культуры. Прилагавшийся диплом провозглашал Жан-Мари «chevalier de la culture bovine».
Пока Кристин с трепетом разглядывала медаль, я спросил Жана-Мари, что конкретно обозначает «chevalier de la culture bovine».
— Кавалер ордена культуры крупнорогатого скота.
— Культура скота?
Так его наградили за вклад в развитие кинотеатров для коровок?
— Вижу, ты несколько в замешательстве. — На секунду лицо моего шефа покинуло самодовольное выражение. — Во французском у слова «культура» два значения. Мы говорим «la culture du thé» и имеем в виду выращивание чая. Понимаешь, за этим словом может стоять культура творчества, литературный вымысел, а может и сельскохозяйственная деятельность.
Все ясно. Несомненно, тот, кто рассматривает заявления Франции на получение субсидий от Евросоюза, знает, что в умах французов порой стирается разница между выдумкой и сельским хозяйством.
— Да, понял, понял. Тебя наградили званием рыцаря за вклад в развитие мясной промышленности Франции.
— Да, полагаю, теперь я сэр Жан-Мари. — Он рассмеялся, и напыщенность вернулась.
Изумительный человек. Ни тени смущения, ни намека на лицемерие. Сдаюсь, вынужден признать, он отличный парень!
Когда Кристин ушла и мы остались вдвоем, я рассказал Жан-Мари о неудачной попытке найти жилье.
— Сейчас не время обсуждать это, — сказал он и пригласил меня к себе на ужин в следующую субботу.
— Жена сказала, что я не уделил тебе должного внимания. Ты уже больше месяца в Париже, а я все еще не пригласил тебя на ужин. Безусловно, она права. С моей стороны негостеприимно. Приношу свои извинения.
Положив руку мне на плечо, Жан-Мари попросил моего позволения устранить это недоразумение.
На самом деле, я думаю, он прав. Во Франции пренебрежение этикетом — куда более чудовищный грех, чем предательство.
Мне повезло, что Жан-Мари выбрал для меня отель неподалеку от собственного места проживания. Ведь именно в ту субботу началась забастовка парижских работников транспорта.
И что же за повод для забастовки? Снижение зарплаты? Ухудшение безопасности транспорта? Нет!
Профсоюзы были в бешенстве от ползущих по городу слухов, что правительство допускает ничтожную вероятность того, что, возможно, на одном из заседаний придется рассмотреть чисто теоретическое положение, что однажды (не сейчас, а скажем, лет через восемьдесят) в стране будет меньше финансов для обеспечения пенсии транспортным работникам по достижении ими пятидесяти лет.
«Ого! — сказал я сам себе. — Надо бы сию же минуту отправиться в управление транспортной компании и попросить у них анкету. Вдруг они рассмотрят меня в качестве кандидата на какую-нибудь должность?» Черт возьми, но как же я доберусь туда, ведь забастовка в разгаре?
Так или иначе, в ту субботу стачка работников транспорта не грозила мне особыми неудобствами. Прогулочным шагом я мог добраться до сэра Жан-Мари максимум за пятнадцать минут. Единственным препятствием на моем пути служила авеню Великой Армии. И станция метро, и пригородная линия того же направления были закрыты. Посему главная трасса, по которой автомобили с западных пригородов могли попасть в центр, превратилась в огромную пробку. Восемь полос обездвиженных автомобилей — по четыре в каждом направлении… Водители беспрестанно выражали недовольство, включая сигнал, отчего казалось, что на дороге собралась внушительная стая китов, подающих ободряющий знак себе подобным: «Мы не одиноки в этом бескрайнем океане из бетона, ребята».
Однако стоило мне перейти дорогу и откашляться от выхлопных газов, я словно очутился на иной планете. Тихие зеленые улочки… Вместо привычных парижских шестиэтажных домов — огромные особняки, окруженные садами…
Пройдя чуть меньше трехсот метров, я подошел к широкой, роскошно застроенной авеню. Не все дома отличались удачной архитектурой — встречались и безвкусные варианты в стиле семидесятых, с длинными цветными балконными перилами. Но попадались и очень элегантные особняки, напоминавшие о позапрошлом веке. Глядя на них, рисовался образ короля Эдуарда VII, пожелавшего приобрести землю под поместье неподалеку от ипподрома Лонгшамп для воскресной прогулки на лошадях.
Да… Чтобы располагать средствами на такое жилье, надо продать несколько триллионов чашек чая. Но, судя по всему, и бургеры шли неплохо…
А вот и дом Жан-Мари.
Его особняк являл собой полную противоположность тому, что я осматривал с агентом. Штукатурка нигде не отходит, древесина не гниет. Возможно даже, что сейчас здание было в лучшем состоянии, чем в день окончания строительства. Глядя на кремовые стены, казалось, что консьержка, начищая их каждый день, не жалеет ни воды, ни ткани собственного передника.
Окна выходили на Булонский лес, восхитительный парк, раскинувшийся на сотни гектаров, в котором джентльмены совершают конные прогулки, а бразильцы зарабатывают деньги на операцию по смене пола. Наверное, этот район считается одним из самых элитных во всем Париже.