Откашлявшись, я увидел фермера, месье Ожема, стоявшего у стены метрах в пяти. Нервно жонглируя сигаретой во рту, он пялился на меня и что-то кудахтал на своем древнеегипетском, пытаясь перекричать шум дождя.
Суть того, что он так страстно пытался донести, я все же угадал:
— Ты что, совсем рехнулся, или как? Вы, горожане, не понимаете, что ли, что барбекю посередине зимы, да еще в проливной дождь, нормальные люди не разводят?
Со всем почтением и благодарностью я раскланялся в ответ на его мудрый совет не заморачиваться, но тут меня снова одолел кашель. Чтобы не задуть и так затухающий от порывов холодного ветра огонь, я отвернулся, а когда снова посмотрел в сторону стены, старика уже не было.
Мы скромно поужинали, довольствуясь тем, что было: стейки, салат и фрукты, и решили, что дожарим оставшееся мясо завтра. Даже Алексе не особо пришелся по вкусу стейк, оказавшийся сырым за исключением обуглившейся миллиметровой каемки по краю.
Остаток дня мы провели, зарывшись под одеяло (а что еще оставалось делать в доме без отопления и света?), но потом с помощью фонариков снова оделись и нырнули в темноту вечера, гонимые чувством голода.
Дождь лил с прежней силой, французы вспомнили бы тут одно из своих образных выражений: «Словно писающая корова».
Мы решили не возвращаться обратно в Тру и заглянуть к месье Ожему. Выскочив из машины, я помчался к его крыльцу с картой, желая разузнать, нет ли поблизости какого-нибудь трактира.
Стоя в дверях, он принялся что-то втолковывать мне, прежде чем я все-таки исхитрился объяснить, с каким вопросом пришел. Для начала он дал понять, что считает меня идиотом, но потом соизволил посоветовать какое-то место, где можно перекусить. Насчет трактиров он не был уверен, но в конце концов тыкнул пальцем в какой-то городок в нескольких километрах отсюда и сказал, что там, в казино, подают ужин.
Звучало еще более заманчиво, чем я предполагал: я-то думал, мы найдем какую-нибудь крошечную частную гостиницу, где хозяева и сами живут и кухней заправляют еще с тех времен, когда римляне шли этим путем на сражение с Астериксом. [119] Признаться, я даже с особым удовольствием предвосхищал, как нам подадут божественный гарнир, за рецептом которого уже не один год гоняются все столичные кулинары. Но раз нет — думаю, ужин в казино был стопроцентно лучшей перспективой, чем недожаренные стейки.
— Что он посоветовал? — поинтересовалась Алекса, как только я нырнул обратно в машину и залил ее дождем.
— Увидишь, это будет сюрприз.
Именно в тот день и в тех обстоятельствах я все-таки получил наиважнейший урок о природе отношений мужчины и женщины разных национальностей в постфеминистском мире. Суть его заключалась в следующем: не обещай что-либо в качестве сюрприза, если у тебя нет стопроцентной уверенности, что сюрприз будет приятным.
Так как Алекса была француженкой, ей было известно, что практически все казино располагаются вдоль побережья или в районе SPA-центров. Не спрашивайте меня почему — может, погружение в море или нега от SPA-процедур притупляют боль осознания, что все ваши средства проиграны в рулетку? Но что бы там ни служило причиной такого месторасположения игорных заведений, Алекса сразу же поняла бы, что мы едем не в казино, а в Casino. Так называется сеть супермаркетов, при которых зачастую работают кафе-закусочные.
Она сказала бы мне, что процесс ожидания в очереди, завершающийся лицезрением физиономии продавца в униформе, который переворачивает на тарелку бифштекс с жареным картофелем, не кажется ей слишком привлекательным, несмотря на то что большинство французов получают от этого удовольствие.
Когда мы припарковались на стоянке, она просто отказалась выходить из машины. Мы могли бы отправиться в центр города, выехав из промышленной зоны, но, похоже, супермаркет был единственным работающим заведением на многие километры вокруг. Вполне возможно, у магазина имелось собственное резервное электропитание, уберегающее холодильники от разморозки.
Приятным было то, что я убедил Алексу зайти внутрь, и мы все-таки поели что-то горячее. Но были и свои минусы: практически всем жителям этого городка пришла в голову та же счастливая мысль. Потому нам пришлось сидеть за столом с семейкой, где один ребенок в силу возраста без разбору швырялся едой, второй — в силу того же — без устали стучал по столу вилкой (и швырялся едой), а третий оказался угрюмым подростком, которому было невдомек, что толкать локтями в бок рядом сидящего англичанина невежливо. И даже моя излюбленная теория о том, что ресторан быстрого обслуживания лучше всего передает характер французов, не спасла положения. А если честно, все только ухудшилось.
Думаю, лишним будет сообщать, что домой мы возвращались в полной тишине, и только мысли шумно роились у меня в голове: хорошо, что мы хоть после стейков отправились в кровать. Жаркие объятия определенно не входили в меню этой ночи.
Усевшись на постели, каждый схватил по фонарику и молча уставился в книжку. Я читал переведенный на английский роман Эмиля Золя «Чрево Парижа», повествующий о жизни на старом продуктовом рынке в районе Лез Аль. А Алекса, в свою очередь, читала переведенную на французский книгу «Женщины с Венеры, мужчины с какой-то глупой планеты, на которой им внушают, что с женщинами не нужно советоваться о том, где они предпочитают провести вечер».
И вдруг в тишину нашего вечера ни с того ни с сего вмешалось какое-то необъяснимое стечение событий. Началось с того, что кто-то въехал на мотоцикле в амбар. Это непонятным образом повлекло за собой окончание забастовки электриков, и в комнате зажегся свет. Несколькими секундами позже раздался стук в дверь (вероятно, это был тот самый заблудившийся байкер).
Натянув джинсы и куртку, я пошел разобраться, в чем же дело. Остывший воздух соседней комнаты обдал ледяной струей, но теперь хотя бы свет горел повсюду: мой путь от спальни до входной двери был полностью освещен: забастовка, определенно, была позади, что не могло не радовать. Но я все еще слышал раздававшийся из амбара рев работающего мотоцикла и открыл дверь с четким намерением попросить водилу убрать свою «ямаху» куда-нибудь подальше от моих ушей.
Но нет, я не угадал, передо мной стоял закутанный по самый нос месье Ожем и снова читал мне нотации. Пару слов из его гневной тирады я понял — я уже начал осваивать этот его древнеегипетский. «Grange», — сказал он. Даже в современном французском это значило не что иное, как «амбар».
Но прежде чем я успел спросить, почему он использовал мой grange в качестве своего гаража, фермер бесцеремонно обошел меня и прошествовал на кухню. Поспешив за ним, я обнаружил месье Ожема шарящим у меня под раковиной.
Это скорее озадачило, нежели разозлило. В принципе, вряд ли можно покалечить раковину, не испачкавшись при этом, подумал я, так что пусть возится, если ему так угодно.