— Издано Ибаррой.
— Вот как?
Теперь полило по-настоящему. Нежданный прилив вспенивает воду в бухте возле Пуэркас.
— Пора возвращаться, — бормочет Лолита, словно вспомнив о благоразумии.
И раскрывает зонт. Он велик, под ним вполне могут уместиться двое, однако она не предлагает капитану укрыться. Теперь они, медленно шагая мимо голых кустов, тем же путем идут обратно. Дождь меж тем усиливается. Моряк, которому на палубе приходилось сносить еще и не такое, удивляется, как невозмутима Лолита Пальма. Краем глаза он видит — она чуть подобрала свободной рукой подол юбки, обходя лужи, что уже успели натечь на мостовой.
— У нас с вами осталось кое-что нерешенное, — слышит он внезапно.
И оборачивается недоуменно. С углов шляпы стекает вода, мочит бушлат. Надо бы снять его да накинуть на плечи этой женщине, защитить от дождя ее шаль, но капитан не уверен, что это будет уместно. Как-то уж слишком интимно. И пожалуй, бесцеремонно. Идет дождь или нет, Кадис — невелик Сплетни, пятнающие репутацию, облетают его из конца в конец моментально.
— Дракон, — поясняет Лолита Пальма. — Помните?
Капитан улыбается не без смущения.
— Да, разумеется.
— И еще вы обещали рассказать мне про ту ботаническую экспедицию.
Будь она женщиной другого сорта, приходит к заключению Пепе Лобо, он давно бы уже кончиками пальцев стер дождевые капли у нее со щек. Медленно. Бережно. Не вспугнув ее. Но она — другая. В этом все дело.
— Завтра, скажем, вы свободны?
Пепе Лобо сделал не менее пяти шагов, прежде чем мягко заметить:
— Завтра тоже будет дождь.
— Ну да, конечно! Как я не сообразила! Ну, значит, в первый же погожий день. Перед тем, как сниметесь с якоря, или сразу по возвращении.
Молчание, нарушаемое шумом дождя. Держась поближе к фасадам домов, они идут по торцам улицы Доблонес. Дом Пальма — на углу, шагах в двадцати. Когда Лолита вновь подает голос:
— Я завидую вашей свободе, сеньор Лобо, — он звучит совсем иначе. Холодней. Или безличней. Слово «сеньор» все расставляет по своим местам.
— Я бы назвал это иначе, — отвечает капитан.
— Вы не понимаете…
Они уже подошли к воротам ее дома, к просторному полутемному проходу, ведущему к калитке во внутренний двор, уставленный кадками с цветами. Пепе Лобо снимает и отряхивает шляпу. Лолита закрывает зонт. Набухший влагой бушлат тяжело обвис на плечах. Промокшие башмаки с серебряными пряжками текут и оставляют лужи на каменных плитах.
— Свободен человек, с которым случается лишь то, чего он сам хочет, — говорит она. — Которому помешать может лишь он сам.
Вот сейчас она просто красива, признает Пепе Лобо. Когда стоит в этом сумеречном свете, идущем с двух сторон — из патио и с улицы, в полумраке, окутывающем ее сзади, с каплями дождя на щеках. И кажется, будто пристальный взгляд устремлен не на, а сквозь него — куда-то дальше. К каким-то морям и бесконечным горизонтам.
— Если бы я родилась мужчиной…
Она осекается, и оставленную ее словами пустоту заполняет чуть заметная задумчивая улыбка.
— По счастью, этого не произошло, — отвечает корсар.
— По счастью? — Она смотрит на него удивленно и едва ли не с возмущением, причина которого Пепе Лобо неведома. — Вот уж нет, клянусь всем святым… Вы…
Она приподнимает руку, словно собираясь прижать пальцы к его губам, чтобы не дать больше вымолвить ни слова. Но движение это пресекается на полпути, рука никнет.
— Мне пора, капитан.
Поворачивается, толкает калитку и входит в дом. Пепе Лобо, оставшись один в подворотне, глядит на окутанное серым светом патио. Потом надевает шляпу и снова оказывается на улице, под дождем.
Набросив на плечи провощенный каррик, поглубже натянув клеенчатую шляпу, прижавшись к стене, чтобы спастись от дождя, комиссар Тисон разглядывает труп, лежащий в нескольких шагах отсюда, на куче обломков, под которыми его и обнаружили часа три назад. Упавшая вечером бомба частично разрушила домишко в переулке на задах часовни Дивина-Пастора. Пострадало четверо жильцов, причем один — старик, который в это время был в доме и оказался под завалом, — в тяжелом состоянии. Неожиданность случилась под утро, когда жители, роясь в развалинах в надежде найти что-либо из своих пожитков, обнаружили на нижнем, полуподвальном этаже, где прежде помещалась столярная мастерская, тело женщины. Выяснилось, что она погибла не от взрыва и не под обломками: руки у нее были связаны, во рту — кляп, а спина содрана кнутом до костей. Дождь, который неустанно обмывает труп, лежащий вниз лицом среди руин, и пропитывает спутанные, склеенные запекшейся кровью волосы, уже очистил от гипсовой крошки и битого кирпича изуродованную спину, открыл взгляду блестящие от влаги внутренности и спинные позвонки от основания черепа до поясницы.
— Опознать будет нелегко, — докладывает Кадальсо, отряхиваясь от воды. — Обломки изуродовали ей лицо. На вид — молодая, как и те…
— Может быть, кто-нибудь хватится ее. Если так, проведешь опознание.
— Слушаюсь, сеньор комиссар.
Рохелио Тисон отлепляется от стены и, обходя обломки, выходит из переулка на улицу Паскин. Дождь все еще льет, но в этой части города, где улицы проложены строго перпендикулярно друг другу и гасят ветер, — слабее, чем в других. Помахивая тростью, комиссар смотрит на соседние дома, оценивает ущерб, причиненный бомбой, разглядывает проулок, который выводит прямо к узкой задней двери церкви, фасадом выходящей на улицу Капучинос. Совершенно очевидно, что женщина умерла прежде, чем взорвалась бомба. Новое убийство опять предшествовало попаданию, как это было на улице Вьенто. А вот на улице Лаурель никакая бомба не падала ни до, ни после, отчего смятение комиссара только усиливается. Тем паче, что все это повлечет за собой новые сложности с главноуправляющим и губернатором. А заключаются эти сложности в том, что кое-что можно рассказать, а чего-то — нельзя. Впрочем, об этом он еще успеет подумать. Сейчас все помыслы его устремлены на поиски явления загадочного, неведомого происхождения: оно, без сомнения, присутствует здесь, витает в воздухе, разлито в окружающем городском пейзаже. Эти ощущения он испытывал и раньше — кажется, будто в некоем определенном месте гигантским стеклянным колпаком выкачали весь воздух, сделавшийся вдруг неподвижным и беззвучным.
Тисон бродит по переулку, переходя с места на место, нюхая воздух, как охотничий пес. Вглядывается в мельчайшие подробности того, что его окружает. Однако все пропитано дождевой сыростью. Внезапно его осеняет мысль, что вчера вечером или ночью, когда девушка погибла, дождя не было. Может быть, дело в этом, соображает он. Может быть, необходимы особые условия — состояние воздуха, его температура… Или черт его знает, что еще. А может быть, он и сам, поддаваясь нелепым скачкам воображения, постепенно сходит с ума. И готов к тому, чтобы окончить свои дни в сумасшедшем доме на Кадете.