— Именно так. С агентов, упустивших его, строго взыскано.
— Да-да, воображаю. Ужасно строго, просто бесчеловечно…
Тисон делает вид, что не замечает сарказма, и говорит невозмутимо:
— Ведем активный розыск. Для нас это первоочередная задача…
— Да что вы говорите? Так-таки и перво…
— Ну или где-то рядом…
— В этом я тоже сильно сомневаюсь, комиссар.
Гарсия Пико, наконец оторвавшись от невидимой точки в пространстве, вяло устремляет взгляд на комиссара. На лице его усталая досада. Кажется, что все осточертело ему безмерно, до последней крайности: и Тисон, и обстоятельства этого дела, и жара, от которой не спасешься и за стенами кабинета, и Кадис, и вся Испания. В этот миг где-то возле Пуэрта-де-Тьерра грохочет разрыв, и оба поворачивают головы к открытому окну.
— Я вам сейчас кое-что прочту.
Главноуправляющий выдвигает ящик стола, достает оттуда страничку печатного текста и вслух читает первые строчки: «Сим объявляется, что отныне ни один судья не смеет вменить в обязанность или разрешить дознавателям пытку, применение каковой, равно как и обращение, унижающее достоинство заключенного либо оказывающее на него физическое или моральное принуждение, признаются навсегда упраздненными во всех землях, пребывающих под властью испанской короны».
Дойдя до этого места, он снова вскидывает глаза на Тисона:
— Что вы на это скажете?
Тот и бровью не ведет. А про себя думает: «Что ты мне тут чтения устраиваешь?» И кому? Рохелио Тисону, комиссару полиции в том городе, где бедняк освобождается от наказания, уплатив восемьдесят реалов, ремесленник — двести, а человек состоятельный — тысячу?
— Мне известно это постановление, сеньор. Вышло пять месяцев назад.
Гарсия Пико положил бумагу на стол и сейчас изучает ее, отыскивая, нельзя ли чего-нибудь прибавить к прочитанному. Потом, решив обдумать это на досуге, вновь прячет в ящик. Потом наставляет на Тисона указательный палец:
— Послушайте. Еще раз случится такое — нас сожрут заживо. Накинутся газеты со своим хабеас-корпусом и прочей ерундой… Сейчас к этому все очень чувствительны. Даже самые респектабельные и консервативные депутаты прониклись новыми идеями. Или вид делают. У кого сейчас хватит духу разбираться в этом?..
Очевидно, что Гарсия Пико тоскует по былым временам. Когда все было ясно и однозначно. Тисон изображает на лице осторожное согласие. Он тоже тоскует. По-своему.
— Я не думаю, сеньор, чтобы нам это могло сильно повредить… Вот «Хакобино Илюстрадо» горой стоит за комиссариат полиции. На прошлой неделе так и было сказано в передовой: «Безупречный и неколебимый гуманизм… Наша полиция, отвечая настоятельным требованиям времени, являет собой образец неукоснительного следования букве и духу…» — и прочая…
— Вы шутите, что ли?
— Нисколько.
Главноуправляющий обводит кабинет глазами с таким видом, словно ищет источник внезапно возникшего зловония. Потом смотрит на Тисона:
— Я не знаю, как вы уломали этого выползня Сафру… Но «Хакобино» — мусорная газетенка и погоды не делает. Меня больше беспокоят серьезные издания — «Диарио меркантиль» и прочие. Да и губернатор смотрит на нас с вами в лупу.
— Виноват.
— В самом деле?.. Ну что же, так тому и быть. Учтите, если щелкоперы начнут искать ответственных, я вас брошу им на растерзание.
Журналистам и без меня есть чем заняться, флегматично успокаивает его комиссар. Последние случаи гнилой горячки сильно взволновали население, которое опасается, как бы не повторилась прошлогодняя эпидемия желтой лихорадки. Даже в кортесах обсуждается вопрос о переезде законодательного органа еще куда-нибудь, ибо летняя жара и перенаселенность делают Кадис опасным для здоровья. Общественное мнение озабочено также и новостями с театра военных действий. Разгром генерала Блейка под Ньеблой, сдача Таррагоны, угроза, нависшая над всей восточной частью страны, взметнувшиеся цены на гаванский табак — все это дает завсегдатаям кофеен на Калье-Анча богатую пищу для разговоров. Да еще и новая экспедиция против французов, готовящаяся под командованием генерала Бальестероса.
— Да вам-то откуда это известно? — Гарсия Пико едва ли не подпрыгивает на своем кресле. — Это совершенно секретные сведения!
Комиссар непритворно удивлен:
— Вы знаете. Я знаю. Это в порядке вещей. Но помимо нас с вами еще весь город. Это же Кадис.
Молча смотрят друг на друга. Он, в сущности, недурной человек, сохраняя полнейшее душевное равновесие, размышляет комиссар. Не хуже других, да и меня самого. Просто хочет усидеть в своем кресле и приспособиться к новым временам. Пережить этих философов и фантазеров из Сан-Фелипе-Нери, которые без всякого понятия о том, что возможно, а что нет, тщатся перевернуть мир вверх дном. Война пагубна не сама по себе. Главная беда — в том, какой кавардак она устраивает вокруг себя.
— Ну ладно, этих несчастных девиц — побоку… — говорит Гарсия Пико. — Тут вот еще какое дело… Больно много народу шастает с нашего берега на неприятельский и обратно. Слишком много контрабанды и еще кой-чего.
— А именно?
— Сами знаете. Шпионов.
Комиссар пожимает плечами, как бы покорствуя судьбе, но при том не теряя самообладания:
— И это тоже — в порядке вещей. Война. А уж у нас — тем более.
Главноуправляющий снова выдвигает ящик, но ничего не достает оттуда. Медленно, с задумчивым видом, задвигает.
— У меня тут докладная генерала Вальдеса, командующего флотилией маломерок… За три последние недели его моряки поймали двух шпионов.
— Не они одни ловят. Мы тоже без дела не сидим.
Гарсия Пико нетерпеливо отмахивается:
— Да я знаю! Но тут есть одна любопытная подробность… Дважды упоминается некий негр или мулат, который чересчур часто плавает вперед-назад.
Тисону нет нужды напрягать память: он отлично помнит Мулата. Это, помимо убийств, еще одно дело, которое он пытается распутать с того дня, как содержатель погребка на улице Вероника навел его на след. Но до сих пор ничего выяснить не удалось: агенты лишь подтвердили, что Мулат перевозит людей из Кадиса на занятый французами берег. Слово «шпион» всплывает в этой истории впервые, но не обнаруживать же это перед начальством?
— Может статься, это владелец баркаса, за которым мы послеживаем уже некоторое время, — осторожно отвечает он. — Наши… гм… доверенные лица несколько раз указывали на него как на человека подозрительного… Что контрабандист — это точно. А насчет шпионажа попробуем узнать.
— Глаз с него не спускайте. И постоянно докладывайте мне. Это же касается, разумеется, и дела этих убитых девушек.
— Разумеется, сеньор… Будем стараться, приложим все силы.
Гарсия Пико внимательно смотрит на него, будто отыскивая на лице тень издевки, послышавшейся в последнем слове, однако Тисон выдерживает это с самым невинным видом. Но вот начальник, как бы переведя дух, обмякает. Он хорошо знает, кто сидит напротив. Ну или полагает так. Он ведь сам, когда два года назад занял свой нынешний пост, утвердил комиссара в должности — и ни разу не пожалел об этом. По крайней мере, до сих пор. Тисон — это нечто вроде запруды, ограждающей начальство от неудобств и неприятностей. Человек необыкновенно полезный: исполнителен, деятелен, скромен, в политики не лезет. Просто клад по нынешним трудным временам. Впрочем, разве бывали когда-нибудь в Испании времена легкие?