— Когда наши кортесы, — говорит аргентинец, — провозглашают равенство испанцев европейских и американских, одно становится вполне очевидно: если первым дозволено свободно торговать с Англией, то эта же свобода должна быть дарована и вторым… Речь идет, господа, всего лишь о том, чтобы поставить на законную основу все, что осуществляется здесь, на Полуострове, каждодневно, но подпольно.
Его поддерживает, взяв слово, Хосе Мехиа Лекерика, другой американский депутат от вице-королевства Новая Гренада — масон, человек просвещенный и проницательный, приятной внешности: он рисует мрачную картину того, как безразличие метрополии к интересам колоний подливает масла в огонь войны, пылающей и у него на родине, и в Рио-де-ла-Плата, и в Венесуэле, и в Мексике, где арест мятежного священника Идальго — в Кадисе со дня на день ждут известия о его казни — никак не гарантирует прекращения смуты. Ну, то есть ни в малейшей степени.
— Чтобы веревка не порвалась, — заключает он, — надо ослабить натяжение, а не тянуть, пока она не лопнет.
— А мы все — сгнием, — раздраженно бормочет Мигель Санчес.
Лолита Пальма обмахивается веером, с живейшим и неподдельным интересом следя за дебатами. Ловит каждое слово. Ей кажется вполне естественным, что депутаты от заморских территорий гнут в эту сторону. И что в вопросах национального суверенитета не только твердокаменные консерваторы, но и умеренные безоговорочно поддерживают англичан и церковь, противостоят шалым революционерам. Однако знает она и что, с кадисской колокольни глядя, Мигель Санчес Гинеа прав: это коммерческое равноправие приведет испанские порты к разорению. Она размышляет над этим, а меж тем еще один депутат — арагонец Маньяс — осведомляется с трибуны, открывают ли подобные предложения свободный доступ англичан к торговле с Америкой и Филиппинами, и напоминает, что конкуренция с китайскими шелками погубит шелка валенсианские, хотя они — лучшего качества. Фернандес Кучильеро, снова взяв слово, запальчиво отвечает, что англичане и янки и так давно уже проникли на континент и действуют там нелегально.
— Так что речь идет исключительно о том, чтобы узаконить то, что делается контрабандно. Принять и упорядочить неизбежное.
Его поддерживают выступающие один за другим американцы и каталанский консерватор Капмани, которого считают едва ли не официальным рупором британского посла. Еще кто-то выдвигает предложение — дать Англии разрешение торговать с испанскими колониями на определенный, строго ограниченный срок, но Маньяс, демонстративно обратившись к дипломатической ложе, отвечает, что понятие «ограниченный срок» англичанам неведомо. Чтобы далеко не ходить за примером — есть Гибралтар. Или Менорка.
— Наша торговля, наша промышленность, наш флот никогда не станут на ноги, если позволить иностранцам возить свои товары на своих кораблях в наши владения в Америке и Азии. И каждая наша сессия заколачивает новый гвоздь в крышку гроба, коим уже накрылись испанские порты… Помяните мое слово, досточтимые коллеги: такие города, как Кадис, просто исчезнут с карты.
Переждав рукоплескания — на этот раз и Лолита не смогла не присоединиться к ним, — Маньяс добавляет: письма из Монтевидео непреложно доказывают, что британцы поддерживают мятежников в Буэнос-Айресе — при этих словах посол Уэлсли беспокойно заерзал в кресле, — что в Веракрусе они потребовали погрузить на корабли пять миллионов песо мексиканским серебром и что, есть ли война с Наполеоном или нет ее, Лондон неустанно подстрекает заморские территории испанской короны к отделению, ибо намерен контролировать их рынки. И вот наконец, под протестующие и одобрительные выкрики с мест, арагонец называет подобное поведение нетерпимым шантажом, и на депутатских скамьях и с мест для публики раздается ропот, делающийся еще громче в тот миг, когда британский посол с высокомерно-чопорным видом поднимается со своего места и покидает зал заседаний. Всему этому кладет предел колокольчик в руке председательствующего, который объявляет перерыв и уведомляет, что заседание будет продолжено при закрытых дверях. Публика и депутаты, оживленно переговариваясь, выходят, сторожа запирают двери.
На улице, где продолжается горячее обсуждение дебатов, Лолита и Санчесы подходят к Фернандесу Кучильеро, который стоит рядом с перуанцем Хосе Мехиа Лекерикой и другими американскими депутатами.
— Ваша новая система ознаменует нашу гибель, — набрасывается на него Мигель. — Если наши соотечественники в колониях будут сноситься с иностранными портами напрямую, мы, испанские негоцианты, не выдержим соревнования с их ценами. Вы что же, не понимаете этого? Нас заставят тратить больше, рисковать сильнее и в конце концов — разорят. То, что вы предлагаете, нанесет последний, смертельный удар по нашей торговле, уничтожит жалкие остатки нашего флота, и для Испании, втянутой в войну, лишенной промышленности и сельского хозяйства, будет означать смертный приговор.
Депутат от Рио-де-ла-Плата с жаром возражает. Лолите Пальме нелегко узнать в этом златоусте того милого, чуть застенчивого юношу, которого принимала у себя в доме. Откуда и взялись это веское достоинство суждений, непривычная значительность повадки, твердость позиций?
— Не я предлагаю это. Говорить надлежит с теми, кто, невзирая на место своего рождения, хранит верность испанской короне. Как вы знаете, я не одобряю восстания в Буэнос-Айресе… Но это — веление времени, это — требование самой Истории. У испанской Америки есть свои нужды, но нет возможности удовлетворить их. Креолы требуют своей законной и свободной доли прибылей, а бедняки желают покончить с нищетой. Однако мы связаны по рукам и ногам давным-давно устарелой системой, за которую так упорно держится Полуостров. А она уже ничего не решает.
Улица Санта-Инес заполнена людьми, обсуждающими перипетии недавнего заседания, — люди переходят от одного кружка к другому, исчезают в дверях гостиницы, где кое-кто из депутатов, пользуясь перерывом, пьет прохладительное. Те, кто обступил американцев, стоят у ступеней часовни. Этот кружок — самый многочисленный и состоит по большей части из местных негоциантов. Лица их выражают беспокойство, тревогу, а иногда — и нескрываемую враждебность. Да Лолита и сама сегодня утром столько наслушалась о свободе торговли и англичанах, что симпатий к ним не испытывает. Все это кровно затрагивает и ее. Здесь решается, среди прочего, и судьба фирмы «Пальма и сыновья».
— Вам одного только и надо — налогов не платить! — восклицает кто-то. — Чтобы все вам одним!
Фернандес Кучильеро с полнейшим спокойствием оборачивается — одна рука в кармане сюртука — к тому, кто это сказал:
— Да как бы то ни было, это совершенно законно. Точно так же произошло и в тринадцати британских колониях в Северной Америке. Рыба, как известно, ищет, где глубже… А неуступчивость — дурная советчица. Однако они обманываются. Важно лишь следующее: те американские правительства, что раньше провозглашали себя частью Испании и сетовали только, что в этих кортесах представлены малым числом депутатов, осознали теперь, что они всего лишь колонии. И ныне лишь крошечный шаг отделяет их от провозглашения независимости. А вы как будто этого не понимаете… Моя отчизна — прекрасный тому пример. Я только и слышу речи о необходимости отвоевать Буэнос-Айрес, а не о том, чтобы вникнуть в причины, приведшие народ к возмущению.