В бутылке оставалась половина, чуть ниже ватерлинии, когда Кой, сохранивший все-таки некоторую предусмотрительность, прекратил пить и огляделся.
Крен, хоть и небольшой, был определенно заметен, но тут он понял, что это он сам смотрит с такой точки, так как его голова лежит на столе. И подумал, что нет ничего более идиотского, чем в одиночку напиваться на людях. Тогда он медленно поднялся и вышел на улицу. Он шагал, стараясь скрыть свое опьянение, и, чтобы идти по прямой, параллельно бордюру тротуара, ориентировался плечом по стенам домов. На воздухе ему стало легче. Он остановился у памятника Кальдерону, сел на скамейку, упершись руками в колени, и затуманенными глазами стал разглядывать прохожих. Он увидел вчерашнюю троицу нищих с собачонкой, они сидели прямо на земле и распивали что-то из литровой бутылки, а Робокоп у входа в отель «Виктория» наблюдал за ними. В ответ на предложение какого-то алжирца купить гашиша Кой только покачал головой — с меня и так достаточно, приятель, — встал и пошел в пансион уже более твердой походкой.
К этому времени «Терри» уже несколько разбавился в его крови, моче или в чем-то там еще, и он уже мог воспринимать то, что видит. И благодаря этому он заметил далматинца, того самого, из Барселоны, с седым хвостиком и с разноцветными глазами, он сидел за столиком в баре у самой двери, положив ногу на ногу, и со стаканом виски в руке поджидал Коя.
— Вам надо все взвесить, — подытожил далматинец. — Все они хотят, чтобы мы к ним привязались.
Точнее, они хотят, чтобы мы хотели привязаться к ним. Но главное, они хотят, чтобы мы за это платили.
Своими деньгами. Своей свободой, своими мыслями… Поверьте, в их мире не существует слова «даром».
Он по-прежнему как ни в чем не бывало сидел со стаканом виски в руке, а Кой сидел напротив перед стаканом тоника со льдом и с лимоном, к которому даже не притронулся. Удивление его давно прошло, и теперь он с интересом слушал. Коньяк еще мягко перекатывался по его жилам. Иногда далматинец, позвякав кубиками льда, заглядывал в свой стакан и задумчиво подносил его ко рту, отхлебывал глоток и продолжал свою речь. Кой убедился, что в его испанском действительно звучал какой-то иностранный акцент, что-то среднее между андалусским и английским.
— И позвольте, я вам скажу одну вещь: уж если женщина что-нибудь вбила себе в голову, то нет человека… Я знаю, что говорю. Когда женщина в конце концов принимает решение, любое решение, она становится неумолимой. Клянусь вам. Я видел, как они лгут… Господи боже. Клянусь, женщина может хладнокровно лгать, разговаривая с мужем по телефону, и при этом лежать в моей постели. Просто невероятно.
Напротив находился магазин манекенов, и Кой изредка поглядывал на витрину. Под ее огнями поблескивала синтетическая плоть — голые тела в разных положениях, одни сидят, другие стоят, одни в париках, другие с лысым черепом, женщины и мужчины без гениталий. На полке ухмылялись головы без тел. У женских манекенов были груди с острыми сосками. А одной из них оформитель, то ли из чувства юмора, то ли из ханжеских побуждений, то ли по сознательной или бессознательной классической реминисценции, согнул одну руку в локте и стыдливо прижал ладонь к груди, а второй прикрыл срамное место — Венера, выходящая из раковины, но в виде андроида-репликанта серии «Нексус-6» из фильма «Бегущий по лезвию бритвы».
— А она тоже лежала в вашей постели?
Далматинец взглянул на Коя чуть ли не укоризненно. Его гладко зачесанные назад волосы были перехвачены черной резинкой. Ворот белой рубашки с пуговками на уголках воротника он не застегнул, галстука на нем не было. Кожа загорелая, но не чересчур. Безупречные туфли, удобные, хорошей кожи. На левом запястье дорогие часы, тяжелые, золотые. Золотые перстни. Руки с ухоженными ногтями.
Еще один перстень на мизинце правой руки, массивный, тоже золотой. В открытом вороте рубашки видны цепочки того же металла, с медальками и старинным испанским дублоном. Из рукавов пиджака выглядывают золотые запонки. Не человек, а витрина Картье, подумал Кой. Если все это расплавить, можно пару слитков отлить.
— Нет… Конечно нет, — далматинец был вроде бы искренне шокирован. — Не знаю, зачем вы так говорите. Мои отношения с ней…
Он умолк, словно то, о чем шла речь — о чем бы она ни шла, — было очевидным. Спустя мгновение он понял, что это вовсе не очевидно, и, позвякав кубиками льда, но так и не отпив из стакана, он ввел Коя в курс дела. Точнее, он ему изложил версию этой истории по Нино Палермо. Нино Палермо — это он сам, и потому ценность его версии была весьма относительной. Но он был единственным, кто собирался хоть что-то рассказать Кою, а более аутентичной версии Кой не знал и вряд ли когда узнает.
Поэтому он сидел и внимательно слушал, отводя глаза на витрину с манекенами, только когда Палермо слишком долго смотрел на него то зеленым, то карим глазом — уж слишком смущала Коя эта разноцветность. Он узнал, что Нино Палермо — владелец «Deadman's Chest», фирмы, которая занимается подъемом затонувших судов и спасением на море и зарегистрирована в Гибралтаре. Может быть, Кой слыхал о «Deadman's Chest», когда в прошлом году поднимали паром «Мыс Европа», который затонул в заливе Альхесирас с пятьюдесятью пассажирами.
Или, если говорить о другой стороне его деятельности, — это он прибавил после некоторой паузы, — лет пять назад, в связи с выкупом «Сан Эстебана», галеона с грузом мексиканского золота, обнаруженного у флоридских островов. Или позднее, когда напротив скалы Кальпе нашли римский корабль со статуями и керамикой.
Тут Кой громко произнес:
— Искатель сокровищ, — и далматинец криво улыбнулся, так что только в одном углу рта показался один-два зуба, но потом подтвердил — да, в определенном смысле.
Сокровище — понятие относительное, тут все по-разному бывает… И кроме того, друг мой, не вес то золото, что блестит. Бывает, как раз то, что не блестит, и оказывается чистым золотом. Бросив еще несколько неоконченных фраз, он переменил позу, потом снова закинул ногу на ногу, опять позвякал кубиками льда, но на сей раз сделал большой глоток, так что лед остался на мели.
— Это не авантюра, а работа, — сказал он с расстановкой, словно решил сделать все от него зависящее, чтобы Кой все-таки понял его. — Одно дело если человек ходит в кино или желает жить так, словно он сидит в четырнадцатом ряду со своей девушкой и жует поп-корн, и совсем другое — профессионально и серьезно вкладывать деньги, вести исследования и производить работы с прицелом на будущее… Я работаю на себя и своих компаньонов, собираю необходимый капитал, достигаю результатов и делю дивиденды, отдавая кесарю… Это понятно. Государство, законы, налоги… К тому же подарки музеям, разным учреждениям… И все такое.
— Но и вам кое-что перепадает.
— Разумеется. Я стараюсь, чтобы перепадало.
Еще бы! Знаете, деньги у меня есть. Конечно, я рискую деньгами компаньонов, но и своими тоже. На меня работают юристы, исследователи, опытные водолазы. Я — профессионал.
Сказав это, он помолчал — оценивал произведенное впечатление, впившись в Коя своими разноцветными глазами. Но вряд ли он мог подумать, что достиг эффекта, так как лицо Коя оставалось безразличным.