Вскоре, огибая встречных, показался на заснеженной улице и итальянец. Длинный, тонкий, по обыкновению, в черном с головы до ног. Шляпа и плащ — в хлопьях снега.
— Сеньор Педро Тобар, если не ошибаюсь? — шутовски приветствовал он капитана.
И, остановившись рядом с ним, тоже начал рассматривать оружие на витрине. Кое-какие клинки потрогал и в сомнении даже пощелкал ногтем указательного пальца по гарде длинного кинжала, заставив ее зазвенеть.
— Как там твой груз поживает? — осведомился он. — Все ли еще на таможне лежит?
— Вчера отдали.
Послышался скрипучий смешок.
— Отрадно. Стало быть, сумеешь для сегодняшнего вечера выбрать себе приличный инструмент. Не эту дрянь. — Он пренебрежительно показал на витрину.
Зашагали вниз: улица была узка, и потому они невольно шли плечом к плечу.
— Как мальчуган? — справился Малатеста.
— Хорошо. Поклон шлет.
— Что ж, и ему передай от меня, что желаю ему всяческой удачи.
— Передам.
На перекрестке итальянец показал влево:
— Не желаешь ли стакан вина? Знаю тут поблизости, на улице Зеркальщиков, одно приличное заведение.
Алатристе встопорщил ус:
— Отчего бы и нет?
Под парусиновыми навесами лавок в неимоверном количестве тянулись ряды зеркал всех видов и размеров. И в них до бесконечности множились и дробились десятки фигур Алатристе и Малатесты, покуда они, держась рядом, словно добрые приятели, шли мимо.
— Шуточки ртути, — заметил итальянец.
Казалось, его все это безмерно забавляло. Они переступили порог таверны, сняли плащи и стряхнули с них снег, но остались с покрытыми головами. Заведение было убогое: ничего, кроме сосновой стойки, почерневшей от грязи. С потолка, из-под стропил свисали на толстых шнурах объемистые бурдюки с вином.
— Подогретого или холодного? — спросил Малатеста, стягивая перчатки.
— Холодного.
— Верно рассудил. Горячее ударяет в голову, а голова нам сегодня нужна ясная.
Он спросил бутылку молодого вина, два стакана, наполнил свой и, обойдясь без условностей этикета вроде всяких тостов или здравиц, одним долгим глотком опорожнил его. Диего Алатристе лишь слегка омочил усы. Хорошее, убедился он. Легкое и чуть сладковатое, больше похоже на средиземноморские сорта, чем на местные. Он сделал еще глоток. Облокотившись о стойку (под плащом угадывалась рукоять шпаги; у Алатристе же был, как обычно, только кинжал у пояса), Малатеста удовлетворенно жмурился на винные бурдюки.
— Мне припомнилось, как говаривал Санчо Панса: «Знаю я этот домик — не дом, а сплошное наваждение» [26] . Ты по-прежнему любишь читать?
— А ты?
Снова раздался не то скрип, не то треск — Малатеста засмеялся сквозь зубы.
— В последнее время не очень-то получалось у меня предаться этому занятию.
— Представляю себе.
— Да. Думаю, представляешь.
Он потянулся за кошельком, но с такой намеренной медлительностью, что Алатристе ничего не стоило опередить его и, достав из собственной фальтрикеты две монетки, положить их на стойку.
— Ну-с, приступим к нашим делам, — сказал он, ставя пустой стакан.
Малатеста тоже допил свое вино. Капитан сообразил, что вместе они пили в первый и, без сомнения, в последний раз.
— Приступим.
Речь шла о том, чтобы обследовать собор Святого Марка, площадь и дворец дожа накануне событий, которые должны будут последовать ночью. Молча они вышли на Мост Каноника, а от него — к той части площади, где возвышался южный фасад собора Сан-Марко. Поравнявшись с чашей фонтана в середине и не доходя до выводившей на главную площадь арки, по обе стороны которой стояли каменные львы с поседевшими от снега гривами, Малатеста показал на маленькую калитку, находившуюся между церковью и смежным с ней домом, в конце узенькой и короткой улочки, перегороженной железной решеткой.
— Вот отсюда мы и войдем.
— Она открыта?
— Заперта. Но у меня есть ключ. Мой напарник придет в своем священническом облачении, как положено. А я переоденусь вон там: латный ожерельник, шляпа с зеленым пером, перевязь офицера гвардии дожей… Не бог весть что, но позволит выиграть время, если ненароком вблизи окажется часовой. Войду, за десять шагов дойду до гвардейца, который стоит на часах у двери, ведущей к алтарю, перережу глотку и впущу ускока. Теперь пойдем на ту сторону, покажу тебе все изнутри.
Все это было сказано с невозмутимым спокойствием. Будь перед ним другой человек, Алатристе счел бы такое поведение бравадой. Но это был не другой человек, а Гуальтерио Малатеста.
— А отход?
Итальянец состроил насмешливую гримасу. Повел черными опасными глазами по всей площади, примечая каждую мелочь.
— Если выйдет или если засыплемся?
— В обоих случаях.
— Если пойдет наперекос — смоюсь, ноги сделаю, как говорят ваши испанские жулики. Если все будет гладко, то когда ускок приступит к действиям, я буду уже снаружи. Скорым шагом пройду вот тут вот, мимо этого самого места, где мы с тобой стоим, и загляну во дворец посмотреть, как идут дела там. Повезет — сумею пошарить по сундукам.
Они дошли уже до просторной площади, которую ковром покрывал снег, не перестававший валить. Много народу, закутанного до самых глаз, сновало туда-сюда, а реи, мачты, снасти, палубы кораблей, пришвартованных за двумя колоннами, тоже стали белыми. Несколько мальчишек играли в снежки у портиков Прокуратории.
— Что до твоей милости, — продолжал Малатеста, — полагаю, ты соединишься со штурмовым отрядом здесь, у главного входа во дворец.
— Правильно полагаешь. Твой родственник — этот самый капитан Фальеро — со своими немцами нас прикроет.
— А потом? Любопытство мое, как ты понимаешь, не праздное.
Алатристе указал на базилику:
— Фальеро со своими людьми войдет и под предлогом наведения порядка арестует сенаторов, враждебных Риньеро Дзено. Остальных сопроводит во дворец дожа, где я буду держать лестницу и проход к залу Совета. Там Дзено и провозгласят новым дожем.
Они вошли в собор Сан-Марко, пересекли колоннаду атриума, где мозаичный пол соперничал великолепием с росписью и золотой лепниной потолка. Внутри, за арками и сводами, убранство было не менее роскошным, но лишь угадывалось в полутьме и то — благодаря множеству зажженных свечей. Несколько прихожан — женщин под покрывалами и коленопреклоненных мужчин — молились в боковых часовнях, и усиленный нишами звук шагов гулко отдавался по всей базилике. Пахло воском и ладаном.