— Да, но моя книга совсем из другой категории, — горячился Тео. — Я не о качестве, я о простом количестве тех, кто захочет ее прочесть. Их нельзя сравнивать. Эта книга произведет взрыв.
Баум отошел от письменного стола и остановился перед постером «Умножь на семь в мажоре», на котором два мультяшных ребенка, сидя в пенной ванне, пускали мыльные пузыри цифр в лицо умиленным родителям. Лицо Баума опять сделалось кротким и словно угасшим, он снова стал похож на забитого букиниста.
— Да, — пробормотал он. — Боюсь, что так.
Девушка-визажист легонечко пошорхала соболиной кисточкой по лбу, прошлась по носу, погладила брови кончиком наманикюренного пальца. В этом было что-то эротическое, особенно если учесть, что он сидел в гримерном кресле, а она склонялась над ним в блузке с глубоким вырезом, из-под которого выглядывал кружевной розовый лифчик.
— И о чем же ваша книга? — поинтересовалась она.
— Называется «Пятое евангелие», — последовал ответ. У него было детское желание тут же достать книгу из пакета и продемонстрировать. Что говорить, в смысле дизайна «Элизиум» прыгнул выше головы: особые штампы, двойной супер; на первом как бы фотографическая реконструкция Голгофы с вырезанным крестом, сквозь который проглядывал второй, с великолепно воспроизведенными фрагментами рукописного текста Малха. После всех заверений Баума, что это сугубо академическое издательство, после малобюджетной простенькой обложки «Умножь на семь в мажоре», «Элизиум» стремительно ворвался в «премьер лигу». Взять хотя бы одно название, тисненное серебряной фольгой.
— По ней сделают кино? — спросила визажистка.
— Нет, — сказал он. Хотя… кто знает, чего ожидать от Голливуда? — Это не вымышленная, а подлинная история. Я обнаружил свитки, старинные свитки, написанные в первом веке неким Малхом. Этот человек знал Иисуса. Видел его своими глазами.
— Bay, — особого энтузиазма в голосе девушки не прозвучало.
— Вам знакомы четыре канонических Евангелия? От Матфея, Марка, Луки и Иоанна?
— Ну так, — ответила она с полузакрытыми глазами, припудривая ему подбородок.
— Из этих четверых двое совершенно точно не знали Иисуса, другие же двое хоть и знали, но не факт, что они были кошерными, извиняюсь за выражение.
— Я похожа на еврейку? — Между четкими прорисовками бровей пролегла морщинка.
— Нет. Просто я хотел сказать, что мы не знаем, были ли Евангелия от Матфея и Иоанна действительно написаны их рукой. Самые ранние из сохранившихся манускриптов написаны гораздо позднее описываемых в них событий людьми, которые копировали копии с копий. С копий чего? Мы не знаем. Может, Матфей и Иоанн действительно написали свои воспоминания. Может, кто-то другой это написал пятьдесят лет спустя.
Он разглагольствовал с неприятным ощущением, что пробалтывается раньше времени — в гримерном кресле, а не перед камерами, под нажимом блистательной Барбары Кун, исповедующей всяких звезд. Но ничего не выражающее личико этой «нимфетки из Долины» олицетворяло для него массового зрителя, которого он пытался завоевать. Баум внушил ему, что первые дни после выхода книги будут решающими. «Пятое евангелие» — это не та вещь, которая может «отлежаться», а потом постепенно набирать обороты. Оно должно сразу зажечь людей во всем мире с помощью продуманной кампании.
— Мои свитки — самый настоящий оригинал, — произнес Тео проникновенно, насколько это возможно, когда тебе припудривают мясистую ямочку на верхней губе. — Малх собственноручно записал на папирусе свой рассказ. И Малх был там. Евангельская история разворачивалась, так сказать, на его глазах. Он был в Гефсиманском саду в ночь предательства. Это ему тогда отрубили ухо.
— Да? — Проблеск интереса. — Надо же. Каждый день узнаешь что-то новенькое, работа такая. Был тут у нас на шоу вчера один. Типа главный эксперт по жестокому обращению с детьми. Так он обнаружил в мозге участок, отвечающий за тяжелые воспоминания на почве сексуальных травм. Вроде как особый отдел в передней части мозга, он показал его на диаграммах, и если туда вколоть новый препарат, то можно избавиться от этой психологической травмы. Я сразу подумала: «Вот что человеку нужно».
— Кстати, о человеке, — пошутил он устало. — Вы уверены, что мне нужен весь этот грим?
— Расслабьтесь, — ответила она с апломбом первой молодости. — Вы же не хотите служить отражателем для этих жутких софитов. Сейчас вы — вылитый гангстер.
По шкале унижений, пережитых им за последние дни, выступление в ток-шоу Барбары Кун было не лучше и не хуже прочих. По крайней мере, миссис Кун прочла книгу, что большинству ведущих ток-шоу оказалось не под силу, при всей худосочности текста (126 страниц, вместе с виньетками Тео). После отличного вступительного слова — настолько солидного и развернутого, что почти нечего было к этому прибавить, — она оставила ему два варианта: помахать в камеру и откланяться или подвергнуть евангелие от Малха серьезному анализу. Ни то ни другое программой не предусматривалось. Это же телевидение, где надо создать иллюзию сложности в изящной упаковке за четыре минуты. Слава богу, это непрямой эфир, так что он избавлен от постыдного сообщества жующих резинку и по сигналу аплодирующих зевак.
— Малх ведь не был собственно учеником, я правильно понимаю? — начинает миссис Кун, чья объемистая грудь при ближайшем рассмотрении оказывается слегка помятой, зато лицо идеально гладкое и непроницаемое.
— И да, и нет, — отвечает Тео. — Каждый, кто следовал за Иисусом, был учеником, и Малх, определенно, таковым себя считал. Он не входил в число двенадцати, которых Иисус сам выбрал. Как, впрочем, и Марк или Лука. Малх воочию видел Иисуса. Видел, как его распинали. Он был там.
Режиссер, коренастый седовласый мужчина в черной рубашке и кремовых брюках, высовывается откуда-то сбоку.
— Хорошо, нормально. Только старайтесь избегать ответов типа «и да, и нет».
— Перезаписываем этот кусок? — вопрошает Тео.
— Пока сойдет. Один раз — не криминал. Главное, не повторяйтесь.
— Итак, мистер Гриппин, — вступает миссис Кун.
Тео моргает. Он до сих пор не привык к своему литературному псевдониму. Каждый раз, когда какой-то журналист или ведущий ток-шоу произносит его вслух, Тео испытывает инстинктивное желание обернуться и посмотреть, к кому это они обращаются. Но Бауму удалось его убедить, что «Тео Грипенкерль» может стать проблемой как для книгопродавцов, так и для покупателей: слишком велик риск переврать фамилию при запросе в поисковой системе, а то и просто ее забыть. То ли дело «Гриппин», просто и со вкусом, притом не затеряется на нашем рынке, наводненном книжными новинками.
— Наш рынок наводнен новыми евангелиями? — заметил Тео не без сарказма.
Баум пожал плечами:
— Если вы настаиваете, пусть будет Грипенкерль. Вам решать.