Я очень люблю этих ребят. Они просто одержимы, хватают идею на лету и выводят ее куда хочешь — хоть в пятое измерение. Все, что тебе нужно, — это разрешить им работать на тебя. Пойми, процессом управляешь ты один, ты абсолютный монарх, не хочешь, чтобы они что-то делали, — они этого делать не будут. Все, что от тебя требуется, просто сидеть здесь и говорить: «Да-да, это мне нравится. Нет, так не надо, Гениально, вау-вау!» Выслушай меня. Пожалуйста, просто выслушай до конца, бога ради! — Для пущей убедительности она сложила ладони перед грудью в молитвенном жесте. — В конце концов, ты мой должник и просто обязан дать мне высказаться. Я знаю, Малик, как выбило тебя из колеи случившееся с Глупышкой. Я — это она, Малик, мне ли не знать! И я тебе обещаю: на этот раз ты сохранишь контроль над ситуацией. Сейчас у тебя в руках может оказаться совершеннейший инструмент управления, какого просто в помине не было во времена Глупышки. Ты один у руля. Это твой шанс исправить то, что не получилось в прошлый раз, и, если все пойдет по плану — давай говорить без дураков, — мы сможем получить очень-очень высокую финансовую прибыль. Мы считаем, что, если все грамотно сделать, результат получится грандиозным. Я, кстати, не на все сто процентов согласна с тобой по поводу Глупышки, потому что считаю ее замечательной. И потом, мир меняется, сейчас действует совершенно иная концепция прав на интеллектуальную собственность, все гораздо более склонны прислушиваться к мнению автора. Тебе просто самому нужно стать чуть более гибким, совсем чуть-чуть, понимаешь? Просто впускай иногда других в свой магический круг. Ты же все равно главный волшебник. Просто разрешай иногда другим тоже поиграть с твоей волшебной палочкой. Глупышка? Отпусти ее, Малик, позволь ей улететь, позволь ей быть тем, что она есть. Она уже выросла, отпусти ее. Ничто не мешает тебе любить ее и сейчас, она же навсегда останется твоим ребенком.
Девушка вскочила, и ее пальцы летали по клавиатуре компьютера, словно прося у него помощи. На лбу у нее засверкали капельки пота. Вот и упало последнее, седьмое покрывало, подумал Соланка. Одетая в привычную для нее, удобную спортивную одежду, Мила наконец-таки предстала перед ним полностью обнаженной. Фурия. Никогда прежде не являла она ему до конца это свое обличье. Мила-фурия, чистая преобразующая энергия, готовая поглотить весь мир. В этой своей ипостаси она представлялась Соланке одновременно прекрасной и пугающей. Он никогда не мог сопротивляться женщине, способной переполнить, затопить, унести с собой. Именно это всегда и влекло его к женщинам, именно этого он от них ждал. Он хотел быть покоренным, жаждал, чтобы его смело потоком чувств. В женщинах его привлекало половодье, разливы великих рек, Ганги или Миссисипи. Соланка с грустью подумал о том, что последний его брак стал чахнуть, когда обмелела река их любви. Невозможно вечно ошеломлять и переполнять, какой бы волнующей ни была первая встреча, в конце наши возлюбленные изумляют нас всё меньше. Со временем они не переполняют, а просто заполняют нас, и рано или поздно наступает такой момент, когда их чувств оказывается недостаточно, чтобы просто наполнить нас. Как же можно отказаться от тяги к избытку, безмерности, которая дарит тебе восторг серфера, летящего на гребне снежной лавины? Распрощавшись с ней, он тем самым признал бы, что пережил свои желания. А как только живой человек соглашается признать себя умершим, в нем вскипает темная ярость. Ярость жизни, не желающей упокоиться раньше срока.
Малик потянулся к Миле. Девушка жестко отвела его руку. Она уже полностью излечилась от него, возродилась к жизни королевой. Ее глаза сияли.
— Теперь мы можем поддерживать только деловые отношения, Малик. Только так. Хочешь — соглашайся, не хочешь — так и скажи. Если откажешься, уж будь уверен, я никогда не заговорю с тобой снова. Но если ты согласишься на нашу авантюру, мы будем готовы рыть для тебя землю, и я забуду про все обиды. Просто работа. Для меня это целый новый мир, который возник в мое время и растет, учится и изменяется по мере того, как расту, учусь и изменяюсь я. Только в нем я чувствую себя по-настоящему живой. В насквозь пронизанном электричеством мире. Я уже говорила: тебе следует научиться играть. Я люблю серьезные игры. На них сейчас спрос. Я знаю, как в них играть. Если ты только дашь мне материал, с которым я могла бы работать… Что ж, милый, должна признаться, это будет для меня более захватывающей игрой, чем та, в которую мы играли с подушкой. Пойми меня правильно, она мне нравилась, даже очень. Ну вот, я все сказала. Не отвечай мне. Пойди домой. Хорошенько все обдумай. Скажи, когда мы можем официально организовать для тебя полную презентацию. Это важное решение. Не нужно торопиться. Дай мне знать, когда примешь решение. Но учти: решать нужно быстро.
Неожиданно компьютерный экран ожил. Изображения окружили Соланку, точно торговцы на базаре. Эта технология больше всего похожа на уличного лоточника, всюду предлагающего свои товары, подумал он, хотя в моем случае, скорее, на агента, который подстерег меня в ночном клубе и никак не хочет отвязаться: «Ни один приватный танец не сравнится с ноутбуком у вас на коленях!» Вспомогательная аудиосистема над головой изливала на него звуки золотым дождем.
— Мне не нужно времени на размышление, — сказал он Миле. — Я согласен. Можем начинать работу.
14
Позвонила Элеанор, и эмоции Соланки достигли нового накала. «У тебя редкий талант добиваться любви, Малик, — говорила жена, — но ты совершенно не знаешь, как с ней быть, когда она уже завоевана». Даже сейчас в ее мелодичном голосе не было и тени гнева. «Знаешь, я все время думала, как это чудесно — быть тобою любимой. Мне так тебя не хватает, и я счастлива, что застала тебя дома. Куда бы я ни пошла, ты всегда рядом, я все время вспоминаю, как нам было легко и хорошо вместе. Ну разве не глупо? Твой сын, он такой особенный. Все, кто с ним хоть немного пообщается, говорят об этом. Морген уверен, что это самый лучший ребенок на свете, а ты знаешь, как Морген относится к детям. Но Асмана он полюбил безгранично. Его все любят. Знаешь, он постоянно спрашивает: „А что сказал бы папа? А папа что подумает?“ Он очень по тебе скучает. И я тоже. Я просто хочу, чтобы ты знал, он и я, мы оба, тебя очень любим».
Потом трубку взял Асман: «Я тоже хочу поговорить с папочкой. Здастуй, папочка. У меня нос заложило. Поэтому я плакал. Поэтому Олив сегодня не пишла». «Поэтому» означало «потому что». Потому что Олив сегодня не пришла. Так звали женщину, помогавшую Элеанор по хозяйству, которую Асман просто обожал. «Папочка, я нарисовал твой потет. Я подарю его тебе и маме тоже. Я дам тебе посмотетъ. Там есть красный, зелтый и белый. Я нарисовал катинку для дедушки. Дедушка умер, поэтому он долго болел. Бабушка еще не умерла. С ней сейчас все в порядке. Может быть, она умрет затра. Папочка, я скоро стану скольный мальчик. Я уже скоро пойду в сколу. Нет, завтра не пойду! В какой-нибудь дугой день. Эта скола для детей, она маленькая, а для бошой мне еще надо расти. Хм. Папочка, а ты купил мне пидарок? Может быть, это коробоська, а там нути большой слон. Да, такое может быть. Я думаю, там большой слон. Ну, пока!»