Забавно было слышать все это от человека, которого самого год назад уволили со службы, обвинив в подлоге и взяточничестве. Завертайло сначала подбросил одному человеку наркотики, а потом потребовал две тысячи долларов, чтобы все замять. Человек обратился в отдел по борьбе с коррупцией в органах внутренних дел. Завертайло попытались задержать во время передачи конверта с мечеными купюрами, но он вырвался и скрылся в лабиринте проходных дворов. Когда через полчаса его все-таки взяли, денег при нем не оказалось. Их потом обнаружили в мусорном баке. Уголовное дело некоторое время еще мусолили, а потом закрыли за недостаточностью улик. Через месяц районный суд, рассмотрев иск Завертайло, обязал восстановить его на службе и выплатить денежную компенсацию за все время вынужденного безделья. В УБОПе, правда, работать он больше не смог. Потому и перевели.
Так что цена словам этого человека о профессиональной чести, совести, чистоте мундира была слишком хорошо известна, чтобы ее комментировать. Юлий бы даже посмеялся, но это было не так-то просто. Особенно когда у тебя во рту снятый с предохранителя пистолет.
Завертайло убрал оружие.
– Скажи спасибо, урод, что руки пачкать не хочется. Встать!
Спектакль закончился. Злой мент сыграл свою роль, теперь очередь за ментом добрым. Юлий поднялся. Двери открылись. Вошел Голобобов.
– Ну, как? Беседуете? – деловито осведомился он, не выказывая ни малейшего беспокойства тем, что у Юлия разбиты губы.
Завертайло слишком увлекся ролью и все еще не отошел от наигранной истерики, поэтому промедлил с ответом. Тут же за дверью послышались голоса, ругань, кто-то стукнулся спиной о двери, которые через секунду распахнулись, и в кабинет почти влетели майор Сыч и командир отряда «Сокол» подполковник Сироткин. Осмотревшись, Сыч подступил к Голобобову.
– Что здесь происходит, Борисович?
– Ничего необычного. Вот решили допросить задержанного. А вот что вы здесь оба делаете?
Сыч заметил мешочек с гравием, который все еще лежал на столе Завертайло. В глазах его вспыхнула угроза:
– Допросить, значит? Смотри, капитан, доиграешься с этим!
– Ты, Петрович, лучше о себе подумай, – со злостью ответил Завертайло. – Твой подчиненный полкана завалил. Думаешь, тебе это просто так с рук сойдет?
– Я тебя предупредил. А ты думай!
– Да он сам набросился на меня, как бешеный! Пришлось применить меры воздействия.
– В наручниках? Как же это он набросился?
Пока они препирались, Юлий сделал два небольших шажка в сторону, чтобы оказаться поближе к Завертайло.
– Как набросился? Да вот так, – сказал он, прежде чем ударить капитана носком ботинка между ног.
В удар Юлий вложил всю силу, всю злость, накопившуюся за последний час. Испустив визгливый стон, Завертайло схватился за ушибленное место и сел на пол. На всякий случай Сыч с Сироткиным встали рядом, чтобы помешать ему кинуться на Юлия в ответ. Могли и не стараться – капитан по меньшей мере минут пятнадцать ни на кого бросаться просто не смог бы. Пока он способен был только жалобно выть, сидя на полу.
– У нас предписание, – сказал Сыч, тыкая в лицо Голобобову бумажкой. – До особого распоряжения задержанный будет находиться под охраной «Сокола». А с тобой, Завертайло, мы еще поговорим.
По лицу Голобобова пробежала тень облегчения. Если УБОП хочет сам охранять Тараскина, то на здоровье. Все равно все бонусы за удачное задержание достанутся его подразделению. И ответственности меньше.
Не дожидаясь, пока его уведут, Юлий подошел к столу и на чистый бумажный лист, куда Завертайло собирался записывать его имя, отчество и фамилию, сплюнул хорошую порцию слюны вперемешку с кровью.
– Скажите капитану, чтобы сделал себе из этого компресс на больное место. Авось полегчает.
– Ну что за воспитание, – брезгливо скривился Голобобов.
Пока Юлия вели до машины, он попытался объяснить майору, что не убивал Лапова, но тот так рыкнул на него, что Юлий замолчал, поняв, что Сыч тоже верит в его виновность и, если сорвется, может навалять ему не хуже Завертайло, тем более что подозрение в совершении Тараскиным преступления воспринималось Сычом как личная обида, если не предательство.
* * *
Ночь Юлий провел в камере предварительного заключения УБОП. Кроме обычных дежурных присутствовали еще бойцы «Сокола». Юлий был особо опасен, что не помешало начальнику дежурной части поделиться с ним бутербродом и кофе из термоса.
Утром его перевели в следственный изолятор при городской тюрьме и вызвали на первый настоящий допрос в качестве подозреваемого в убийстве полковника Лапова и в соучастии в убийстве бизнесмена Пасечника и его охранника.
На требование Юлия представить доказательства его вины следователь по особо важным делам Гришин почти слово в слово повторил слова майора Голобобова, сказанные Юлию на вокзале:
– Доказательства? А как же! Есть у нас и доказательства.
Следователь, достав из кармана синюю флеш-карту, вставил ее в стоящий на столе ноутбук и нажал на клавишу ввода.
«Да ты просто не знаешь, что я с Лаповым сделал. Да я его… На нем живого места не осталось. И эта кровь», – раздался из динамика голос.
– Интересно, не так ли? – улыбнулся Гришин, нажав на паузу. – Это ваш голос на записи?
Что называется, ниже пояса. Это какому же упырю пришла в голову мысль прослушивать квартиру Юлия? И зачем?
– Откуда у вас эта запись?
– Уже хорошо, что вы не отрицаете свои слова. А запись нам передала Ольга Викторовна Басенко. Она психоаналитик, и у нее есть хорошая привычка записывать все важные, на ее взгляд, разговоры со своими пациентами для последующего их анализа. Чтобы лучше понять их проблемы, комплексы, навязчивые идеи.
Юлий сразу вспомнил брелок Ольги. Вот что это было! Цифровой диктофон. Вот почему она постоянно при всех разговорах держала его в руках. Потому что писала своих собеседников.
– Я не был ее пациентом.
– Формально нет. Но нельзя сказать, что вы не интересовали ее как объект для изучения. Впрочем, это ваши с ней дела. Поговорим о признании, которое вы сделали в присутствии Ольги Басенко в субботу под утро.
– Да, да, Тарас, – вклинился в беседу Голобобов, который тоже присутствовал в кабинете, – начать колоться – самое разумное в твоем положении.
– Никакого признания я не делал. Если у вас в самом деле есть вся запись, вы должны знать, что речь идет всего лишь о сне.
Гришин поднял указательный палец и покачал им перед лицом Юлия:
– Нет-нет. Не всего лишь о сне, а о сне, в котором вы в мельчайших деталях описали гибель полковника. Вы рассказали даже о том, как выбросили орудие преступления, и именно туда, где впоследствии его нашли. От вашего сна, Юлий Сергеевич, слишком уж отдает реальностью. Ваша знакомая психолог нам и это объяснила. Когда вы разделались с Лаповым, вами овладело желание похвастаться. Настолько сильное, что сдержаться вы не могли. Вот, мол, каков я. Самому начальнику УБОПа отомстил за обиду. Вы повели себя как тот террорист, который берет на себя ответственность за заложенную бомбу. Все должны знать, чьих это рук дело, иначе зачем было ее закладывать. Разумеется, сказать прямо Басенко о совершенном убийстве вы не могли, поэтому и облекли признание в форму сновидения. Вещий сон – это фантастика. Я же вижу одно: Лапова вы ненавидели. Его секретарша показала, как, выходя из его кабинета, вы прямым текстом заявили, что уничтожите его. Алиби у вас нет, зато у нас есть ваше признание в убийстве…