Закир Большой любил называть себя горцем, и совсем не потому, что зачат был на скалистых склонах Кавказа и юность свою провел среди снежных вершин. В горы из плодородных долин, как правило, уходили те, кто не желал идти ни на какие сделки с завоевателями, сохраняя при этом не только традиции отцов, но и их боевой дух.
Своей непримиримостью Закир Большой пришелся по душе русским законным, которые также не терпели банды беспределыциков, шатающихся по ночным улицам Москвы и сеявших сумятицу и разбой. Нет ничего хуже, чем «несанкционированные операции» бандитских групп, когда молодые отморозки в масках налетают на торговые точки и за несколько сотен баксов готовы перестрелять и продавцов, и покупателей. Три года назад на московском сходняке было решено дать Закиру Большому под контроль один из самых «беспредельных» участков Москвы — Центр, где крутились очень большие деньги.
По существу, подобное назначение было весьма серьезным испытанием: но Закир Большой только сдержанно улыбнулся, выслушав решение сходняка, и произнес:
— Харашо, я сдэлаю этот район абразцовым! Если жэлаэтэ, могу в руке принэсти уши асобенно нэрадивых.
Трудно было понять, говорил это Закир всерьез или шутил в духе янычарского аги.
Как бы там ни было, но скоро в курируемом им районе и впрямь установился порядок. Центр Москвы превратился в островок спокойствия посредине бушующего моря беспредела. И ментам оставалось только чесать затылки и недоумевать, что за таинственный воспитатель заставил бандитов Садового кольца уважать христианские заповеди «Не убий!» да «Не укради!». Им было невдомек, что все это дело рук Большого Закира, который никогда не признавал полумер. Уже через неделю он выявил всех беспределыциков и залетных, что портили лицо Центрального округа. Три шайки оказались состоящими из восемнадцатилетних юнцов, но, несмотря на подростковый возраст, за ними тянулся кровавый шлейф от Сибири до Москвы. Они успели «покиллерить» во многих крупных городах, где отстреливали финансовых тузов едва ли не за ящик водки. Парни, точно голодные шакалы, рыскали по оптовым рынкам, потрошили киоски и наводили такой шухер, что продавщицы отказывались выходить на работу, опасаясь напороться на приставленный к горлу нож. Закир Большой почитал уничтожение беспредельщиков за благое дело. Небитые и непуганые, они не имели понятий, не знали вкуса смерти, а потому им предстояло преподать суровый урок вежливости. Ведь входя в чужой дом, гости снимают шапку и отдают поклон хозяевам.
На время операции Закир удалился в Сандуновские бани. Первый звонок по мобильному телефону застал его в тот самый момент, когда он, обмотав смугловатое тело белой простыней, словно тогой, сделал первый глоток прохладного баварского пива.
— Слушаю!
— Первый пошел в лес, — сообщил далекий голос.
— Меня это устраивает, — произнес в ответ Закир.
Безобидная на первый взгляд фраза означала, что главарь шайки беспредельщиков был отвезен в лес и подвешен за ноги на толстом суку, а голова его опущена в бочку с водой под деревом.
Закир Большой любил спецэффекты.
Второй звонок застал его в тот самый момент, когда он возлежал на красивой блондинке и мерно работал тазом. Не сбавляя темпа, он взял трубку и произнес:
— Слушаю!
— Второй уехал за город.
И Только ему одному было понятно сообщение. Главаря второй банды зарыли на пустыре рядом с Химкинским кладбищем, где обычно хоронили неопознанные трупы.
Третий звонок потревожил его чуть позже: Закир лежал в джакузи, раскинув руки в стороны. Он дотянулся до бортика и зажал в ладони телефон:
— Клиент споткнулся…
Закир довольно улыбнулся. Все шло именно так, как он и планировал.
Третьего беспредельщика заперли в обшарпанной «шестерке», на которой бандиты-малолетки приехали покорять Москву, и столкнули с обрыва в Москву-реку.
Акции Закира Большого имели огромное воспитательное значение: кореши-беспределыцики, созерцая потрошенные тела своих подельников, невольно задавались вопросом: «Кто следующий?»
Если так можно было выразиться, Закир был чистильщиком, но таким основательным, что после него на ухоженном газоне рыночных отношений долго не появлялась сорная трава беспредела.
Закир Большой был одним из доверенных людей московского сходняка, и, когда чеченские кланы стали понемногу усиливать свое влияние в Москве, пытаясь оттеснить местных законных от самых лакомых мест, он стал одним из тех, кому путем переговоров удалось предотвратить большую войну. Закир прекрасно разбирался во всех тонкостях уголовного бытия, отдав «чалкиной деревне» пятнадцать лет, и между тем принадлежал к одному из самых авторитетных и уважаемых горских кланов. Именно эти два обстоятельства помогали ему подбирать нужные и правильные слова как для элиты российского уголовного мира, так и для старейшин своей общины.
Третьим в компании гостей был законный с воинственным погонялом Кайзер.
В миру его знали под куда более прозаическим именем — Максим Шубин. Кликуху свою он получил во время первой ходки, когда сокамерники выяснили, что его мать — чистокровная немка. Кроме немецкого, который, естественно, был для него родным языком, он неплохо владел английским, немного французским и, всякий раз попадая в тюрьму, расширял свои познания в философии Ницше и Шопенгауэра.
Кайзер сравнительно рано угодил за решетку, в неполные восемнадцать лет: он промышлял тем, что грабил старателей в поездах дальнего следования.
Освободившись в двадцать лет, он вернулся к прежнему ремеслу и сколотил крепкую банду, которая вычисляла богатых купцов и трясла их вовсю. У Кайзера всегда водились деньги — даже в свои восемнадцать лет, находясь на зоне, он имел карманную мелочь, на которую можно было купить приличные «Жигули».
Отличительной его чертой была азартность: он обожал игру в карты, но если проигрывал по-крупному, то всегда рассчитывался в тот же день. Немецкая педантичность была одной из главных черт в его характере: он умел считать деньги и что самое ценное, приумножать их. Однажды, когда для более тонкого душевного общения начальник тюрьмы распорядился посадить Кайзера в пресс-хату, тот был выпущен уже через час. Потому что одному из сокамерников он порвал ухо, другому выбил глаз, а третьему — проломил череп. Зеки встретили эту новость одобрительно: сидельцы пресс-хаты были известными стукачами.
Безусловно, Максим Шубин был сильной личностью. Сей факт подтверждался тем, что, когда ему едва минул двадцать первый год, он попал в Бутырку. В то время там сидели очень крупные воры, под чьим присмотром находились целые регионы России, но Кайзер не затерялся среди них, а, наоборот, встал с законными вровень. И еще через год ему доверили держать тюремную кассу…
Четвертым был седоватый мужчина с очень короткой стрижкой. На вид ему было лет пятьдесят, не более. Был он крепок и жилист, словно соткан из одних сухожилий. Звали его Аркадий Тимаков, или попросту Тима. В Москве Тима курировал несколько шикарных гостиниц, с чьих апартаментах не однажды организовывал сходняки. И московский РУБОП подозревал, что под видом крупных бизнесменов в «Балчуг» стекаются законные воры со всех регионов страны.