— Понятия не имею, — прокричал со своей стороны полковник, который и на самом деле не мог взять в толк, чем может заниматься посреди этой лощины [61] его совершенно обнаженная жена. Миссис Хиткоут-Килкуун внесла полную ясность.
— Посрать села! — грубо крикнула она. Ее грубость резанула комманданта, но в целом была, по его мнению, более чем уместна.
Полковник стушевался и закашлялся от смущения.
— О Боже, извини, пожалуйста, — забормотал он, но миссис Хиткоут-Килкуун была преисполнена реши мости воспользоваться обретенным ею преимуществом.
— Ну-ка вы, все, живо, поворачивайте и мотайте отсюда ко всем чертям, — продолжала шуметь она. Ее слова возымели немедленное действие. Охотники развернули лошадей и ускакали туда, откуда появились.
Вслед за ними отхлынула и стая гончих. Коммандант лежал, абсолютно голый, весь покрытый грязными следами собачьих лап, и смотрел снизу вверх на леди, ниспосланную ему судьбой. Медленно и неохотно что делало комманданту честь миссис Хиткоут-Килкуун оторвалась от него и встала. Ван Хеерден, у которого замирал дух и от восхищения перед ней, и от страха за ее дальнейшую судьбу, тоже с трудом поднялся на ноги и начал искать свои бриджи. Вот теперь он понял, что такое британское хладнокровие и самообладание.
— А у меня верхняя губа одеревенела, — сказал коммандант, все еще страдая от когтей наступившего на него Снарлера.
— Похоже, это единственное, что способно у тебя деревенеть, — честно ответила миссис Хиткоут-Килкуун.
Сидевший в кустах на краю лощины Харбингер тихонько захихикал. Он никогда не стремился выдавать себя за джентльмена. И кроме того, ему давно уже хотелось как-нибудь увидеть жену полковника голой.
Пока они одевались, настроение у комманданта Ван Хеердена и миссис Хиткоут-Килкуун, как обычно бывает после близости, сменилось в худшую сторону.
— Приятно для разнообразия натолкнуться на настоящего мужчину, — проговорила она. — Ты себе не представляешь, каким занудой может быть Генри.
— Ну почему же не представляю, — ответил коммандант, которому на всю жизнь запомнилась недавняя бешеная скачка. Кроме того, комманданту не очень улыбалась перспектива через какое-то короткое время снова оказаться в одной компании с полковником практически сразу же после столь близкого — или, как деликатно подумал про себя коммандант, телесного — знакомства с его женой.
— Пожалуй, я прогуляюсь отсюда пешком прямо назад к себе в гостиницу, — сказал он. Но миссис Хиткоут-Килкуун не желала и слышать об этом.
— Я пришлю за тобой Малыша на «лендровере», — заявила она. — После падения тебе нельзя столько ходить. Да еще по такой жаре. — И прежде чем коммандант смог что-то возразить, она уже вышла из леса, села на лошадь и ускакала.
Коммандант Ван Хеерден уселся на бревно и стал заново припоминать только что пережитый им романтический эпизод.
Вот именно что пережитый, — произнес он вслух и с ужасом услышал, как кусты позади него раздвинулись и какой-то голос сказал:
— Славненькая штучка, а?
Коммандант узнал этот голос. Он резко обернулся и увидел Элса, который, ухмыляясь, в упор смотрел на него.
— Какого черта ты тут делаешь? — спросил коммандант. — Я думал, что ты умер.
— Кто умер? Я?! Никогда, — ответил Элс.
«Он прав», — подумал коммандант. — «Такие, как Элс, не умирают. Они вечны, как первородный грех».
— Хорошо позабавились с женушкой полковника? — продолжал Элс с фамильярностью, очень досаждавшей комманданту.
— Не твое дело, как я провожу свое свободное время, — резко ответил Ван Хеерден.
— Конечно. Это дело полковника, — жизнерадостно согласился Элс. — Думаю, ему будет интересно узнать…
— Неважно, что ему будет интересно, — поспешно перебил коммандант. — Мне интересно узнать, как получилось, что ты не умер в пьембургской тюрьме вместе с губернатором и капелланом?
— Произошла ошибка, — ответил Элс. — Меня перепутали с одним из заключенных.
— Понятно, — заметил коммандант.
Элс сменил тему разговора.
— Я подумываю, не вернуться ли мне назад в полицию, — сказал он. — Надоело быть Харбингером.
— О чем подумываешь? — удивился коммандант. Он попробовал было рассмеяться, но смех вышел какой-то неуверенный.
— Хочу снова быть полицейским.
— Шутишь, — ответил коммандант.
— Нет, не шучу. Мне пора уже думать о пенсии. И кроме того, мне еще причитается награда за поимку мисс Хейзелстоун.
Коммандант припомнил, какая награда была за это обещана, и задумался, что же ответить Элсу.
— Ты умер без завещания, [62] — сказал он наконец.
— Неправда, — возразил Элс. — Я умер в Пьембурге.
Коммандант тяжело вздохнул. Он уже успел позабыть, как трудно бывало заставить констебля Элса согласиться с очевиднейшими фактами и элементарными требованиями закона.
— Я хочу сказать, что ты умер, не оставив после себя завещания, — объяснил коммандант. На Элса эти слова не произвели впечатления, и он лишь с интересом разглядывал комманданта.
— А вы оставили завещание? — спросил Элс, угрожающе вертя в руках рог. Впечатление было такое, будто он собирался в него затрубить.
— Не вижу связи. — сказал коммандант.
— Связь в том, что полковник имеет законное право убить вас за то, что вы трахнули его жену, — ответил Элс. — И стоит мне потрубить в рог и по звать его сюда, и он это тотчас сделает.
Комманданту ничего не оставалось, как признать, что на этот раз Элс прав. Южноафриканские законы не предусматривали наказания мужей, когда те убивали любовников своих жен. За время службы в полиции комманданту много раз приходилось успокаивать мужчин, опасавшихся, что их может постигнуть подобная судьба. Элс поднял рог и поднес его ко рту. Коммандант решился.
— Хорошо, — сказал он, — чего ты хочешь?
— Я сказал, — ответил Элс. — Вернуться на прежнюю работу.
Коммандант задумался, как бы увильнуть от каких-либо определенных обещаний, но в этот момент послышался шум подъезжавшего «лендровера», и это решило исход спора.
— Хорошо, посмотрю, что я смогу сделать, — сказал коммандант. — Но один Бог знает, как я сумею объяснить, что черный заключенный и белый констебль — это на самом деле одно и то же лицо.