Отчаяние вновь овладело Уилтом, и он отправился в «Герб стеклодувов» собраться с мыслями за стаканом виски.
Инспектор Флинт ввалился к себе в кабинет и, на ходу прихлебывая жиденький кофе из пластмассового стаканчика, провозгласил:
– Все! Отбой!
– Как отбой? – удивился сопровождавший его сержант Йейтс.
– А вот так. Мне с самого начало было ясно, что это ПД. Зато теперь старые хрычи узнали, почем фунт лиха. Жизни они не нюхали, вот что. Придумали себе, понимаешь, понарошечный мирок – уютный, стерильный. Потому что вместо жизни одни слова. А в жизни все по-другому, правда ведь?
– Я об этом не задумывался, – сказал Йейтс.
Инспектор вынул из картонной коробки журнал и уставился на фотографию, где затейливо переплелись три человеческих тела.
– Тьфу, гадость!
Сержант Йейтс через плечо инспектора тоже взглянул на фотографию.
– Надо же – вытворять такое перед камерой, – заметил он.
– Таким бесстыдникам место в камере, а не перед камерой. Да ладно. Это они только для вида. По-настоящему так не получится. Еще сломаешь себе чего-нибудь. Я эту пакость раскопал в котельной. У паскуды-проректора душа в пятки ушла. Даже в лице переменился.
– Но ведь это же не его журналы.
Флинт захлопнул журнал и положил в коробку.
– Почем знать, сынок, почем знать. Этих, с позволения сказать, образованных сразу и не раскусишь. Словами прикрываются. Вроде бы, люди как люди, а вот тут, – инспектор многозначительно похлопал себя по лбу, – черт-те что творится. Все-то у них не просто.
– Да уж, – согласился Йейтс. – Не просто и стерильно.
Флинт покосился на него. Он никак не мог понять, сержант Йейтс и. правда дурак или прикидывается.
– Острить вздумал?
– Нет, что вы. Просто сперва вы сказали, что они живут в стерильном мирке, а потом – что у них с головой не в порядке. Ну, я и сделал вывод.
– И напрасно. Делать выводы тебе не по зубам. Свяжись-ка лучше с Роджером. Спихнем эту мутотень отделу по борьбе с наркотиками. Ни пуха им ни пера.
Сержант удалился, а Флинт, оставшись один, стал разглядывать свои бледные пальцы. В голове у него ворочались заковыристые мысли о Роджере, о Гуманитехе, о том, какая каша заварится, если столкнуть начальника отдела по борьбе с наркотиками и это кошмарное заведеньице. Да еще примешать сюда Уилта. То-то начнется потеха. Даром что ли Ходжу понадобилось оборудование для прослушивания телефонов? Все-то он темнит, все-то боится раскрыть карты. А толку? Играть все одно не с кем. Эх, только бы удалось навязать ему в партнеры Гуманитех и Уилта. Нет, Уилта и Гуманитех. Уж тогда несуразицы и недоразумения посыпятся, как из дырявого мешка. Надо же такому случиться, что и в этой истории не обошлось без Уилта. Зашел, вишь, не в ту уборную.
При этой мысли Флинт почувствовал, что пора и самому справить нужду. Снова долбанные таблетки, чтоб их…
В уборной, застыв над писсуаром, он уткнулся глазами в надпись на кафельной стенке: «Окурки в унитаз не бросать: плохо раскуриваются». Сперва Флинт содрогнулся от омерзения, но потом решил, что из надписи можно извлечь мораль: от разумной просьбы до гнусного предложения один шаг. На ум ему снова пришло слово «несуразица». Свести вместе бродягу Роджера и Уилта – все равно что связать хвостами двух котов, а там посмотрим, кто одержит верх. Если победит Уилт, значит, Флинт прощелыгу недооценил. Если инспектор Роджер в схватке с Уилтом, Евой и их ублюдками ухитрится не опростоволоситься перед начальством и выйдет победителем, то повышение он получил по заслугам. Зато инспектор Флинт поквитается с Уилтом. Довольный, Флинт вернулся в кабинет и принялся малевать на листе бумаги черт знает что. Каракули сии изображали кавардак, который задумал учинить инспектор Флинт.
Он все еще предвкушал грядущую месть, когда вернувшийся Йейтс доложил:
– Роджера нет. Оставил записку, что скоро будет.
– Вот-вот, – буркнул Флинт. – Сидит, небось, в кофейне и высматривает телку посмазливее.
Йейтс вздохнул. С тех пор как инспектору прописали членоблокаторы, или как их там, только и разговору что о девочках.
– Разве нельзя? – спросил Йейтс.
– Да ведь он так работает. Полицейский называется. Прихватит какую-нибудь сопливку с косячком, а воображает, будто расправился с наркомафией. Насмотрелся детективов по телевизору.
В этот момент Флинту позвонили из лаборатории сообщить о результатах анализа.
– Здоровая доза героина, – сказал эксперт. – Но это не все. Девчонка вкатила себе еще что-то. Что именно – пока не разберем. Неизвестный состав. Может быть, «формалин».
– Формалин? Чего это ей вздумалось? – Флинта, понятное дело, передернуло.
– Так прозвали один галлюциноген. Вроде ЛСД, но пострашнее. Ладно, будут новости – позвоню.
– Не яадо. Звоните Роджеру. Это его крошка.
Флинт положил трубку и удрученно покачал головой:
– Говорят, девица отравилась героином и какой-то дрянью, которую называют «формалин». Представляешь? Дожили.
А в пятидесяти милях от полицейского участка, в доме лорда Линчноула шел званый ужин. В самый разгар к дому подкатила машина, и полицейский, вызвав лорда Линчноула, сообщил о смерти дочери. Лорд Линчноул был немало раздосадован. Как некстати: гости только-только покончили с паштетом из скумбрии, распили превосходное монтраше и собирались приступить к пирогу с дичью, хозяин только-только открыл несколько бутылок шато-лафита урожая 1962 года, чтобы порадовать министра внутренних дел и двух приятелей из министерства иностранных дел, – и вдруг это известие. Он не хотел портить гостям аппетит и до поры до времени умолчал о трагическом происшествии, а на вопрос о причине появления полицейских ответил: «Ничего особенного». Он и сам понимал, что выразился неудачно: жена непременно привяжется к этой фразе и закатит скандал. Разумеется, можно возразить, что старина Фредди, как-никак, министр внутренних дел, и потом нельзя же дергать гостей, когда они пьют лафит шестьдесят второго года, – все удовольствие пропадет. Но Хилери этим не урезонишь, и бурной семейной сцены не избежать. Лорд Линчноул положил себе порцию стилтона и предался мрачным размышлениям. Зачем только он женился на Хилери? Не зря мать предупреждала его, что «у этих Пакертонов» дурная кровь: «Помяни мое слово, дурную кровь не изжить. Рано или поздно беспородица даст себя знать». Мать занималась разведением бультерьеров и понимала толк в породе.
Дурная кровь Пакертонов сказалась в дочери. Пенни вела себя как полная идиотка. Вместо того чтобы заняться конным спортом, она, изволите видеть, потянулась к наукам, поступила в этот отвратительный Гуманитех и стала там якшаться со всяким сбродом. Хорошо же Хилери ее воспитала. Она, конечно, будет валить с больной головы на здоровую и винить во всем мужа. Надо бы что-то предпринять, чтобы она успокоилась. Позвонить главному констеблю и попросить Чарльза употребить власть. Оглядев присутствующих, Линчноул остановил задумчивый взгляд на министре внутренних дел. Ну разумеется, в первую очередь следует переговорить с Фредди. Пусть он сам командует парадом.