– Я железно уверен: в школе никто даже не знал, как меня зовут, – сказал я своему лучшему другу Дэну (он тоже выбрал ГУСД), когда мы ехали на организационное собрание первого курса. Это было за несколько недель до начала учебного года.
– Хм… По-моему, тебя все-таки знали, – сказал Дэн, выруливая на Восьмой фривей. – Я тут сказал одному из нашей волейбольной команды, что мы с тобой сюда поступили. А он: "А, знаю, тот самый чел, который иногда на уроки в трениках приходил?"
– В идеале мне хотелось бы, чтобы меня знали по другим достижениям.
– Да ладно, всем фиолетово, что там было в школе. Все, мы теперь студенты. В университете нас никто не знает. Девушкам нравятся безбашенные чуваки. Ты будешь безбашенный тусовщик, идет? Или нет, лучше я буду безбашенный тусовщик, а ты будешь друг тусовщика.
И правда, я же могу полностью перевоплотиться: вычеркнуть все, что в себе ненавижу, начать с чистого листа… Соблазнительная мысль. Но разве сменишь имидж, живя в родительском доме? Аренда квартиры была мне не по карману: хоть я и работал все лето, к осени у меня осталось лишь неполных пятьсот долларов.
Мама понимала, что мне нелегко, пыталась помочь, чем могла.
– Если ты захочешь привести домой женщину и заняться любовью, я тебе обещаю: мы вас не потревожим, – сказала мама за ужином в один прекрасный вечер, недели через две после начала занятий на первом курсе.
– Только одно условие, можно? – вмешался папа. – Если какая-нибудь согласится кувыркаться с тобой в доме, где живет твоя мама… От таких девиц держись подальше.
Но я зря надеялся переродиться в отвязного тусовщика: на первом курсе я ни с кем не общался, кроме своих школьных друзей, и практически не заводил новых знакомств. Совсем как в школе. Понимаете, в области оттяга ГУСД – все равно что футбольная премьер-лига. Казалось, каждая средняя школа командировала в университет самых лихих раздолбаев, и теперь они старались перещеголять друг друга. Да, изредка я бывал на вечеринках, но всего лишь скромно стоял в уголке и перемещался на другое место, только если ко мне устремлялся кто-то, невероятно пьяный, и просил, например: "Эй… з-за-загороди меня, ик… отлить надо…" В общем, я был тих и застенчив.
Райан, мой друг, а теперь и однокурсник, тоже разочаровался в веселой студенческой жизни. Я не очень удивился, когда в середине второго семестра он преддожил мне свалить куда-нибудь на все лето. По его подсчетам, на деньги, которые мы заработали честным трудом (целый год прибирались на яхтах), можно было повидать всю Европу. Если ночевать в хостелах, конечно.
– Все мои знакомые – ну, не все, а те, кто там бывал, – говорят, что склеили уйму телок, – сказал мне как-то Райан, когда мы возвращались с занятий.
– И много твоих знакомых ездило?
– Э-э-э… Из тех, с кем я реально знаком, – кажется, только один. Но он так и сказал, слово в слово.
Этот отзыв эксперта внушил мне доверие. А Райан, по моему разумению, был идеальным попутчиком: я знал его с моих пяти лет. Правда, Райан учился на класс старше, и по-настоящему мы сдружились только в университете, где часто пересекались на лекциях. Райан – тощий, жилистый, с копной совершенно белых волос: вылитый безумный гений, по совместительству гениальный серфер. Другого такого позитивного человека я не знаю, но и другого такого чудака, пожалуй, тоже. Как-то в школе он отвел меня в сторонку и шепнул: "Вероятность пятьдесят на пятьдесят, что Луна – на самом деле инопланетный звездолет. Ее запустили, чтобы за нами следить". Но он способен говорить убедительно – по крайней мере когда речь идет о простых земных радостях. Итак, мы вместе забронировали авиабилеты в Европу (вылет – в июле, возвращение – в начале августа) и безлимитные железнодорожные проездные EuroRail.
Собираясь в путь, я радостно набил рюкзак трусами и презервативами – запасся по максимуму. Не сомневался: Европа избавит меня от постылой девственности. Это была моя вторая заграничная поездка (а первую я совершил в возрасте трех лет, она не считается). Весь остаток семестра я только и думал, что о путешествии. Наконец-то настоящее приключение! Правда, слово "приключение" я старался не употреблять после того, как брат меня одернул: "Так скажет только полный задрот, понял?" И все равно меня распирал нескрываемый восторг.
Накануне отъезда, когда я пытался запихнуть зубную щетку в кармашек на лямке неподъемного рюкзака, ко мне зашли родители.
– Спокойно, я быстро, на пару слов, – сказал папа и присел на стул. – Помнишь, как меня бесит, когда у нас в Сан-Диего какой-нибудь полудурок на арендованной машине перестраивается попусту, не знает, куда ехать?
– Ну да, – сказал я.
– Что ж, там, за океаном, уже ты будешь полудурком на арендованной машине. Уважай людей и их культуру, хорошо? Мне неохота вытаскивать тебя из всяких секретных тюрем, если ты спьяну справишь нужду на ихнюю святыню.
– Я же не один еду, я с Райаном, – успокоил я папу.
– С этим? У него от рождения мозги вывихнуты! Еще немножко, и начнет собственные какашки жрать. Придумай аргумент получше.
– Звони нам хотя бы раз в две недели. Мы должны знать, что у тебя все в порядке, – вмешалась мама.
– Ну… не знаю, если телефон-автомат подвернется…
– Ты что, бля, ведешь экспедицию в Антарктику? Найдешь телефон и позвонишь, – велел папа.
На следующий день мы с Райаном вылетели в Лондон с пересадкой в Нью-Йорке. И спустя восемнадцать часов, прямо на рассвете, скинули рюкзаки в тесном номере грязного хостела близ Трафальгарской площади. Позавтракали в соседнем пабе. Райан ел, уставившись в путеводитель. Казалось, зубрил его наизусть, точно Тору к бар-мицве.
– Ибица! – воскликнул он, точно сыщик, нашедший ключевую улику.
– А что это? – спросил я, уплетая пережаренную яичницу.
– Остров. Около Испании. Если я правильно понял, остров круглосуточного оттяга, – Райан жадно впился глазами в книгу. – Ух ты. Знаешь, что тут пишут? "Коронная фишка одного из клубов – в центре танцпола пара занимается сексом всю ночь напролет".
Вот оно! То самое, что манит меня в Европе! На Ибице я не смогу откосить от веселья – хочешь не хочешь, придется забить на комплексы! Уж там-то оттянусь по полной – жизнь заставит. Ибица, я иду к тебе!
Несколько дней мы смотрели Лондон: Букингемский дворец, Тауэрский мост, перепалка с одним лондонцем (Райан сказал ему, что Биг-Бен не такой уж и большой, надо его переименовать в "Так-Себе-Бен"). Обежали все достопримечательности, какие успели, и поехали в Париж, где еще пару дней носились по музеям и поедали все, что можно намазать сливочным маслом. Несколько дней провели в Швейцарии.
Следующим пунктом была Флоренция. Город встретил нас тепло – сорокатрехградусной жарой. Мы заселились в хостел, где было две комнаты, сорок двухъярусных коек и два санузла (на всех жильцов). Заняли свободные места – верхние, у дальней стены, в самом конце узкого прохода. Соседом Райана оказался вьетнамец лет двадцати двух, худой как тростинка. Он развалился на койке, одетый, несмотря на жуткое пекло, в джинсы, джинсовую куртку, футболку (синюю, с портретом Майкла Джордана) и кроссовки (синие, в тон, Chuck Taylor Converse).