– Ну, ты как пингвин, умирающий от СПИДа.
Прежде чем мы выехали, мама Ванессы попросила нас сфотографироваться на память.
– Обними ее, – рявкнула она, нацелив на нас объектив.
Мы встали в позу у машины, но чувствовалось: нам обоим почему-то неловко. Убрав руку с плеча Ванессы, я увидел на ткани темное пятно – отпечаток моей вспотевшей от волнения ладони.В пути Ванесса была какая-то странная – отмалчивалась. Я ерзал, возился с настройками кондиционера. А потом все-таки попробовал растопить лед.
– Все нормально? – жизнерадостно спросил я.
– Что сказал Робби, когда ты ему сказал, что идешь на выпускной со мной?
– Сказал, что он абсолютно не против, – промямлил я.
– Вот так и сказал? Он абсолютно не против?
– Угу.
– А конкретно? Скажи мне дословно, что он сказал? – допытывалась она, скрипя зубами.
Я вспомнил фразу насчет зада и опешил:
– Да только это и сказал. Что он не против.
– "Я абсолютно не против"? И больше ничего? Не может быть! Он еще что-нибудь добавил.
– Да нет, только это и сказал. Больше ничего. Клянусь.
– Ах так! Пошел он…! Он, значит, абсолютно не против? Брехня! Врет, как дышит! Вот гад! Вот сволочь!
Она умолкла. Я прикусил язык. А она уставилась в окно – точно арестантка, которую везут в тюрьму. Так и доехали молча. Выпускной проходил в неком отеле с застекленным фасадом. Я заехал на подземную автостоянку, сунул руку под сиденье и вытащил бутылку шнапса "Мятный", которую мне, несовершеннолетнему, днем купил какой-то бомж – конечно, за мои деньги плюс комиссионные. Я предложил Ванессе сделать первый глоток. Она схватила бутылку и приложилась к ней надолго – точно топила воспоминания об ужасах вьетнамской войны. Следующие пять минут мы, не проронив ни слова, пили из горла поочередно, пока у меня не занемели губы и щеки. Я запихнул почти опорожненную бутылку под сиденье, мы вышли и направились к лифту.
Шнапс ударил мне в голову, настроение стало какое-то сварливое:
– Ты вообще-то не хотела со мной идти, правда?
Ванесса обернулась ко мне, изумленно распахнув глаза.
– Ты, что, дебил? Здесь же мой бывший… с другой девушкой, – и она зарыдала. – Мне надо где-то присесть. А то меня… сейчас стошнит.
На заплетающихся ногах мы брели по грязному красному ковру через холл отеля, мимо пошлых бронзовых ламп, кресел с зеленой полиэстровой обивкой и стайки женщин, о которых я подумал: "Наверно, проститутки". Когда мы поравнялись с этими дамами, одна приподняла руку, заткнула ноздрю большим пальцем и высморкалась прямо на пол, себе под ноги.
Преодолев две тамбурные двери в дальнем конце холла, мы вошли в огромный темный бальный зал, где человек триста – наши однокашники – дрыгались под звуки "End of the Road" группы Boyz II Men.
Тему выпускного – стиль растафари – мы выбрали путем голосования. Так что зал пестрел портретами Боба Марли и стикерами с лозунгом "One Love". Но почти все стикеры кто-то уже успел осквернить: вместо "One" вписано другое слово, из четырех букв. Мы с Ванессой уселись как можно дальше от танцпола. Приютились недалеко от накрытого стола: черствые чипсы и крекеры, скисший дип да сырные кубики из Safeway. Там мы и просидели весь вечер, преимущественно молча, наблюдая со стороны, как остальные хохочут, болтают и танцуют. Из колонок вновь и вновь звучали две закольцованные песни: "I'll Be Missing You" Паффа Дэдди и "Return of the Mack". Сердитая гримаса Ванессы отпугивала всех моих друзей: никто не решался к нам приблизиться. Почти уверен: того-то Ванесса и добивалась. Несколько раз мимо нас (в туалет и обратно) прошла Николь. Мне хотелось с ней заговорить, но я смог выжать из себя лишь бессловесную улыбку. Так накрылась моя мечта о феерическом выпускном с танцами, обжиманцами, избиением садистов и потерей невинности. Никаких положительных сторон в своем положении я не находил, да и не мог бы найти, даже будь я великим мудрецом. Что ж, я сам виноват. Я такой дурак, что возложил огромные надежды на один-единственный дурацкий вечер. С чего я взял, что сегодня все пойдет иначе, совсем не так, как в предыдущие дни и вечера моих школьных лет? Я уныло развалился в кресле и набил рот сырными чипсами "Доритос".
И вот диджей объявил: "А теперь – финальная песня!" В зале уже воняло, как в туалете публичной библиотеки, облюбованной бомжами: как-никак почти все гости отплясывали упоенно, смокинги и платья промокли от пота. Зазвучала "Crash" Дейва Мэттьюза, и все мои одноклассники похватали своих партнерш и сбежались на танцпол. Но Ванесса одним движением бровей дала понять, что мой долг – проводить ее к ближайшему выходу и доставить домой.
Машина тронулась с места. Повисла пауза. Через несколько минут Ванесса выговорила, икая:
– Я пьяная. – И потом добавила: – Извини, что я назвала тебя дебилом… Надеюсь, я не испортила тебе вечер.
Мы подъехали к ее дому. Она вылезла из машины и поднялась на крыльцо, даже не оглянувшись.
Сидя за рулем, я проводил ее взглядом. Дверь захлопнулась. Я тяжело вздохнул. Всего-то десять вечера – а надежды на выпускной разбились бесповоротно. Правда, я заранее продумал всякие наихудшие сценарии, но ничего ужаснее, чем "наконец-то начистил рыло одному гаду, полицейские меня еле оттащили", в голову не приходило. А это… полный облом. Нельзя, чтобы вечер вот так вот и закончился. Нет уж, я сейчас развернусь – и на пирс в бухте Сан-Диего, в ресторан "Бали Хаи", там у нас тематическая афтер-пати в стиле казино, санкционированная школой.
У дверей ресторана стоял наш историк мистер Бартесс. Глянул на меня, потом в список. Замотал головой:
– У меня отмечено, что вы уже здесь. Простите, но тех, кто вышел, обратно не впускают. В билете все четко сказано. Нельзя же, чтобы все выбегали, допустим, понюхать кокаин и возвращались в наркотическом опьянении.
– Но я только что приехал. И кокаин я не употребляю.
– Послушайте, может быть, вы говорите правду, но если человек вышел с вечеринки нюхнуть кокаина, он скажет то же самое. Поэтому у нас правило: обратно никого не впускать. Я вам не арбитражный суд.
Я не стал препираться – просто не было сил. Ветер унес музыку и смех, слабо доносящиеся из окон "Бали Хаи", а я побрел назад к машине. Пирс завис в каких-то десяти футах над ровной, как стекло, поверхностью океана. Темно хоть глаз выколи, только на той стороне бухты мерцают огоньки небоскребов.
Недалеко от автостоянки я заметил, что футах в двадцати от меня какой-то человек пытается швырнуть здоровенный булыжник в океан. Присмотревшись, я обнаружил: да это же Майкл, самый крутой парень в нашей детской бейсбольной команде, мой подельник по самому отъявленному (в нашем тихом районе) ограблению порноархива бомжей, самый безбашенный храбрец, какого я вообще встречал. Я давно потерял Майкла из виду: знал лишь, что в десятом классе его выперли из школы. Дело было так: он поругался с одноклассником, вскочил на его велосипед, проехал две мили, до высоких утесов на берегу Тихого океана, и там спихнул велосипед с обрыва.