— Повезло, перерыв — пусть чайку попьют, — Вероника-Лариса гладила его ладонь. — Спокойно. Эрну уже опросили и увезли. Готов слушать мой план? — Нагнулась и поцеловала. — Извини, не выдержала, так страдаешь, мой родной, — потрогала его лицо уголком влажной салфетки. — Всё, ничего не осталось, — села тесней, потрогай грудь. — Выступаешь подробно, много ласковых и сентиментальных слов. Очень уважительно про бывшую супругу. Напирай на то, что можешь дать много. И для здоровья. Если Сигилд начнет гавкать с места, ничего в ответ, просто всё отрицай: не было такого. К ругани супругов судья относится спокойно. Если скажет: встречи с отцом плохо действуют на Эрну, мы сразу: ходатайствуем о проведении психологической экспертизы и выражаем готовность ее оплатить. А сейчас с первых же слов — смягчаем требования! Судье понравится. Сегодня же, после суда — ты запоминаешь? — звонишь Сигилд и говоришь: давай забудем про суд, прошло и прошло, давай прямо сейчас встретимся и договоримся по-хорошему, как и когда я буду встречаться с Эрной, черт с ним, с графиком, я считаю: ты — лучшая мать для Эрны и вообще — лучшая мать на свете, да и жена… Вот так — дословно — ей скажешь. Понял? Сыграем на перепадах температур! Улыбайся, мне страшно на тебя смотреть! — В зал заглядывали приглашенные «стороны», испуганно всматриваясь в Эбергарда: наш судья? — Уходим; всё может испортить только позиция опеки, всё, нас зовут, мы у окна, садись. — «Те» адвокаты довольно и презрительно ухмылялись: вот он, наш… заявился… — Ваша честь, по поручению моего клиента я бы хотела уточнить исковые требования: в части сопровождения на внешкольные занятия с трех раз в неделю снижаем до двух, в части совместного проживания — с двух суток до «два дня, одна ночь» и выражаем готовность увеличить денежное содержание девочки на двести долларов в месяц.
— Что это… Вы бы написали! — вскочила «та» адвокат.
— Уточнение, по Гражданскому кодексу, достаточно устно озвучить! — отчеканила Вероника-Лариса и села.
Судья поворошила листки и неожиданно объявила:
— Оглашаются показания несовершеннолетней Эрны, такого-то года рождения, ученицы гимназии…
Эбергард, оставаясь сидеть, встал покрепче посреди бойни и, продолжая видеть («те» адвокаты ликующе устраивались поудобнее, переглядывались с Сигилд, раздували капюшоны под своими змеиными мордами), зажмурился, подставил голову под удар, важно не задерживать дыхание…
— Учится в гимназии на хорошо и отлично… Сегодня пропускает алгебру. Алгебру любит. Но геометрию любит больше. Так… больше хочет общаться с мамой, чем с папой. Своей семьей считает маму, маминого мужа, братика… Мамин муж ходит на родительские собрания, помогает делать уроки… Отец и родственники отца давно уже не звонят ей, не пишут, никуда не приглашают. Если у нее будет свободное время, лучше посидит дома одна или пойдет к подругам, чем встретится с отцом… Накануне суда отец позвонил ей и с угрозами требовал, чтобы не приходила на суд… Есть какие-то вопросы? Имеете что-то добавить?
Сигилд торжественно поднялась и встала к трибуне, кроткая и взволнованная, кормящая мать, разлученная жестокими обстоятельствами с младенцем:
— Отец общался с Эрной, сколько хотел… Его не ограничивали никогда… Сам не звонит, не пишет… Ее желаний не учитывал… Дочь ему не нужна… Не давал согласия на выезд, чтобы наказать… Я никогда не скрывала, где отдыхает летом дочь… Все знали… Он просто не удосужился спросить! Заявил в милицию. Дочь боялась, что ее снимут с поезда! У нас спокойная, любящая атмосфера в семье… Этому человеку семья не нужна, он ее предал! Я готова ответить на любые вопросы.
— Он может приходить к дочери домой? — вяло спросила судья, Эбергард увидел ее — такая же, как и в прошлый раз: официальное пыльное лицо с неразличимым выражением, короткая пожизненная стрижка; недосыпание, бешеное утро — он почуял себя сделанным из резины.
— Ну, наверное… Когда мужа нет дома. И когда я гуляю с ребенком.
— Вопросы…
Вероника-Лариса показала глазами: ну-ка, дай ей!
Эбергард качнул головой:
— Вопросов нет.
— Хорошо, — также невыразительно продолжала судья. — А что истец желает пояснить?
Адвокат давила ему коленом о колено: ну! мы же договаривались, вспомни, ну! — и отодвинулась, давая ему посвободней подняться: сейчас!
— Ничего.
— Вставайте, когда отвечаете суду.
Вот теперь Эбергард поднялся.
— Подождите, как это… А зачем же вы тогда подаете иск? — рассмеялась одна из «тех» адвокатш: так она и думала, кончится этим.
— Я всё изложил на прошлом заседании.
— Ничего себе! Так надо сейчас доказывать…
Сигилд разочарованно мяла в руке какие-то густо исписанные графики и таблицы, выученную роль с паузами и слезами: представление задерживалось, как бы не отменилось; Эбергард неожиданно для самого себя опустился на стул. Когда закончится, подмигнет красивой секретарше суда, кивнет опеке и пойдет.
— Опека здесь? Ваше мнение… — продолжал течь сухой песок.
— Мы поддерживаем иск.
Общее дыхание запнулось, «те» адвокаты, что-то обещавшие Сигилд, подходившие к судье, заносившие судье, отработавшие по всем направлениям, с одинаковым удивлением взглянули сквозь очки на пустую ячейку в камере хранения: так ведь только что положили… И нет.
Опека, не поднимаясь, перехватив по-другому руки еще раз:
— Мы поддерживаем иск.
Судья Чередниченко торопливо и громко поднялась и ушла писать решение, «те» адвокаты сюсюкающе перешептывались с Сигилд, та расписывала, как любит Эрна попугаев и собак, опека строго и обиженно на всех молчала, Эбергард читал в телефоне новости из Интернета (Литвиненко отравили полонием), Улрике, наверное, спала; Вероника-Лариса разочарованно смотрела на дверь: ее открывали какие-то разные люди и заглядывали: всё? не всё?
Адвокат заставила себя нагнуться к нему:
— Всё хорошо. Сигилд фактически признала, что летом вывезла дочь без твоего согласия. В случае отказа дать график судья быстро бы вернулась. Что случилось? Что с тобой случилось? Ты мог всё испортить. Не хочешь говорить? Я с тобой!
Прошло полчаса или час, Вероника-Лариса тихонько рассказывала ему случаи из практики, вопросы наследования, адвокатская премия составляет процент от отсуженного имущества. До пятнадцати процентов. Гражданские жены, не упомянутые в завещании, пролетают по полной.
Внезапно — вздрогнули все — вошла, как вбежала, судья, все почему-то сразу вскочили, и Эбергард, он и не думал, что всё происходит так (стол подвинул вперед, чтобы стоять ровнее); судья, не садясь, еще не остановившись, с последнего шага забубнила не полностью различимое:
— …Иск удовлетворить и назначить следующий график… Встречи: пятница и суббота с пятнадцати ноль-ноль с ночевкой — раз в две недели… Пять дней совместного отдыха — весенние каникулы… Пять дней совместного отдыха — осенние каникулы… Две недели — на летних каникулах… Беспрепятственный выезда отца на отдых с дочерью… Совместное празднование Нового года — один раз в два года… Совместное празднование Пасхи — один раз в два года… Сопровождение на внешкольные занятия — два раза в неделю… Так, есть там кто по иску Аладьиных? — это судья уже крикнула в коридор. — Пришли? Заходим, — и новые люди повалили внутрь, все зашевелились, заторопились, замелькали воздетые рукава, заматывались шарфы, Эбергард подмигнул секретарю суда, задержался — «спасибо!» — возле не желавшей видеть его опеки; неподвижно сидели только «те» адвокаты, поправляя очки и поджимая губы, раздраженно оглядываясь, словно купили билеты в театр у спекулянтов втридорога, а оказалось — неудобные места… Шли, шли, шли, потрясающее решение, говорила адвокат, — по точности, полноте, неопровержимости и удовлетворительности требований — всё, что ты хотел. Даже больше! Рад? Молодец я у тебя? «Те» адвокаты — ты видел? — в истерике! Ей хотелось праздновать, еще обсуждать, отказываться от горячих благодарностей и, скорее всего, услышать от Эбергарда что-то еще, что-то и о другом, но адвокат крепилась: дело, закончить дело, — и красовалась в своем: ты же сам знаешь, твое счастье — самое важное для меня; может быть, хочешь побыть один, может быть, я тебе мешаю? — безошибочно определяла она; звони! звони Сигилд; выключен телефон; подождем; звони еще; выключен… Они сидели в кофейне «Сан-Паулу» — почему ты не захотел говорить на суде? Не смог? Звони Сигилд. Отключен. Может быть, позвонить Эрне? Может, она знает, где мама? Ну что? У Эрны — есть гудок… Не берет трубку. На уроке. Ее же повезли в школу. Подождем. Надо именно сейчас. Позвони.