Убить, пробормотал он, змеиную голову с острыми зубками, БЖ, распаленную тварь! Но — когда же он отучится… Первое, что подумал, увидев квартиру, — как бы порадовалась Сигилд; что-то просто помимо него действует; тело непонятно чего ждет, будет ждать еще какое-то время, мучает не только прошлое, но возможное настоящее, ощутимое настолько… Вот Сигилд — вот он же видит! — проходит вперед: «И здесь еще комната! И дальше? Да сколько же здесь всего комнат, Эбергард?!» — вот Эрна носится, очумелая от счастья: «Папа, пусть у меня будет джакузи!» — вот они приезжают вместе и проверяют, как делается ремонт, выбирают плитку с маками, какие-то особые лампы в детскую, вместе — радость, радуются, а потом летят, опять вместе, отпуск… Он не сомневался и не сомневается, что дальше жить с Сигилд не мог, но возможное настоящее от этого не становилось менее кровавозазубренным, уничтожающим его нынешнюю жизнь, — он не сможет признать женой Улрике, маму ее — тещей, ее родню — родней, но вот если у них с Улрике родится сын или дочь — пусть они будут настоящими.
— Что, извините?
Слушательница что-то сказала, дотянув и ткнув рулетной ленточкой в последний угол, замкнув ломаную.
— Я говорю: наверное, вы не любите женщину, с которой сейчас живете. Поэтому вам так больно. Вы должны избавляться от этой боли, — она спрятала рулетку и осматривала себя у окна: не вымазалась? — От боли бывают плохие болезни. Пройдет время…
— А что делать с дочерью сейчас?
— Просто любить, — но было видно, что на самом деле она ответила «что ж здесь поделаешь… тут ничего не поделаешь…».
— Ну да, время, — он спускался за дизайнером на улицу, — но я же не против времени. Я против подлости и садизма.
Дизайнер отчужденно молчала, типа: а, всё бесполезно, не надо было раскрывать рот, кому это я…; но другая, она же, сочувственно слушала его, и Эбергард досказывал: все, что хочу — пусть ребенок остается ребенком в своем положенном детстве, пусть мать останется матерью, а отец отцом, пусть отец и мать говорят друг о друге ребенку только хорошее, настоящее или искренне выдуманное, пусть эта крыса не делает из маленького человека колюще-режущий предмет для мести — за что? У Сигилд появился друг, а может, и заранее запаслась — да на здоровье! — деньги Эбергард дает, хотя ей всегда мало, Сигилд осталась квартира — три комнаты, купил ей машину, Сигилд здорова и работает, продает сибирские макароны, оптом — за что мстить? — все разводятся, вот и они развелись.
— Павел Валентинович, завтра к девяти тридцати. — Завтра… Он даже остановился от счастья — завтра он увидит Эрну (хотя очень несправедливо, что писала она «люблю очень-очень» какой-то вползшей в ее квартиру многоногой мрази), но завтра — огромный день, поедут в клуб, что-то Эрна скажет отцу, что-то спросит, и он ответит: «Да всё не так! Ты не верь», погладит этот исцелованный поисками температуры маленький лоб, разъяснится, потеплеет, растает, придет, а потом кончится зима, и на весенних каникулах из снега они улетят куда-нибудь и будут там разговаривать перед сном; самые важные — вечерние слова, когда гаснет свет и не видно лиц, когда уже сказано «Спокойной ночи» и настает время, после «Ты спишь?», сказать что-то очень…
— Эбергард!
Улрике, высокая и красивая девушка, спешила к нему вдоль дома упруго и длинноного и улыбалась с такой силой уверенности, что он неожиданно сказал:
— Всё будет хорошо, — потому что почувствовал так, понял, как понимают простые вещи навсегда: «настало утро», «окончена школа», «теплая вода» — почуял себя на вершине, а еще — летящим в каком-то радостном прыжке сознания: он прав! хорошо он всё сделал, он там, где хотел, его любит удивительная, приносящая удачу девушка, и он ее любит — зачем жить без любви; они обнялись и замерли, и думали, наверное, одно, так часто у них получалось — одновременно думать про одно, будто срослись или одинаковые мысли приходили одновременно.
— Спасибо тебе! Спасибо тебе. Запомни этот день. Сегодня по состоянию на девятнадцать двадцать мы вместе.
— Мы есть. Мы всегда будем вместе, — и Улрике рассмеялась. — Как же я счастлива…
Спешили домой и засиживались допоздна, не наговариваясь, не утоляясь; с минуты, когда Эбергард позвонил: «Можно, я сегодня переночую у тебя?» — Улрике уже не работала в управлении здравоохранения, учила испанский, придумывала, как обставить гнездо постоянное, сто восемьдесят семь метров; а теперь еще — курсы будущих матерей, где не выключали сонно-мурлыкающую музыку; до полуночи и дальше они разговаривали и разговаривали, бережливо, словно кто-то уже подсчитал оставшееся им время, ложились и после долгожданной, законной, наконец-то небоязливой ненасытно-долгой близости вставали опять — выбирали в инете дома в Испании, намечали взять няню англичанку, — Улрике уже не думала, как она будет потом, «потом» наступило, она не хотела другого «потом», ее нашли, и мир открылся, ей всё казалось необыкновенно интересным: составление букетов, зимняя пересадка пятилетних плодовых деревьев, съемка видео, правильное питание, психология — может, она станет детским психологом? Откроет частный детский сад?
Учредит фонд помощи сиротам и больным деткам, что много страдают? «Если будут возможности, — она не произносила „деньги“, заглядывая Эбергарду в лицо, — может быть, потом, когда-нибудь — давай возьмем из детдома малыша?» Эбергарду показалось: он повзрослел, набегался, нашел своего человека и эту любовь уже не отдаст несущественным, погрызающим всё обстоятельствам совместного проживания, удержит ласковую маленькую ладонь в ладони своей — до конца.
— Мы умрем в один день, — серьезно говорила Улрике, — мы с тобой никогда не умрем.
Ночью (всё наоборот — теперь они не виделись днем):
— Три месяца перед зачатием тебе нельзя алкоголь, париться, даже очень горячий душ нежелательно — тогда созреют здоровые сперматозоиды. И поменьше работать. Сдадим все анализы на инфекции. Пройдет январь, и начнем? — Дальше Улрике слушала его, про волшебную комнату Эрны, и подхватывала: — Обязательно должно быть зеркало и столик с ящичками, много-много ящичков. Она должна чувствовать себя принцессой. А у нашего маленького будет своя комната?
— Ты же всё знаешь! Ты видела проект. — Третий раз! Одно и то же! — Там больше нет комнат!
— Первый раз ты на меня закричал.
— Я спокойно сказал. Зачем спрашивать о том, что и так хорошо знаешь?! — Вот и Улрике хотела сказать: Эрна не приедет.
— Пусть у них будет общая детская…
— У Эрны будет отдельная комната!
— Но она же не всё время будет у нас. Когда Эрна будет приезжать, тогда наш малыш…
— Это будет комната только Эрны!
— Только Эрны. Согласна. Но мы же не можем всё время спать в одной комнате с малышом. Это может привести к неблагоприятным психологическим последствиям, из которых знаешь что развивается? Когда Эрна вырастет — ты же купишь ей отдельную квартиру, а малыш переедет в ее комнату…
— Ты можешь со мной об этом больше не говорить?! Я никогда не сделаю по-твоему!