– По существу что-то можете?
– Володю свидетели характеризуют как скрытного человека. Мы видим, какое бешенство в нем вызвала огласка его побега за Волгу, – Володе не хотелось, чтобы об этом знали, и до определенного времени тайну удавалось сохранить… Про свою любовь к Нине, страсть, желание ее убить – Володя говорит, если мы верим вашим свидетелям, свободно: убью, притворюсь сумасшедшим – значит, он не придавал этому значения, это не серьезно, прежде всего – для самого мальчика, игра. Уманские готовились улетать, и улетели бы, да помешала ангина, мальчик готовил цветы и ручку-самописку в подарок – это серьезно. Готовился ждать телеграммы от Нины – серьезно. А убийство… Ведь у него даже не было пистолета! Все, что мы знаем, – какой-то старый, испорченный пистолет Шахурина валялся на комоде у Реденса, Софья Мироновна случайно узнала и приказала: выбросите в реку!
ШЕЙНИН: Ваши рассуждения полностью опровергаются показаниями Микояна.
– Возможно. Только будет очень жаль, если он окажется единственным свидетелем произошедшего и у вас не окажется других доказательств, кроме его слов. Кстати, какого числа вы допрашивали Вано?
– Пятого июня.
– Удивительно. Еще третьего вечером вы знали, что с Ниной шли два мальчика. Знали, что второй – Микоян. Важнейшего свидетеля вы приглашаете только пятого июня – почему?
– А потому что, – захрипел, стальнея глазами, физрук, – четвертого-то Шахурин еще жив, боялись они: придет в сознание, скажет… Тем более слух такой пошел от ментов: Шахурин очнулся… А пятого – Вовка помер, молча. Можно плести… Ну, давай, малый, что там тебе написали…
СОФЬЯ МИРОНОВНА ШАХУРИНА: Я крикнула в телефон: «Вано, не приходи! Пусть переписывает вопросы», сын пообещал: «Мам, перепишу утром», Микоян пришел.
ВАНО МИКОЯН: Я зашел к Шахурину и передал свой разговор с Ниной…
– Что ж ты за товарищ такой, – крякнул физрук. – Дружок твой страдает, убить ее собирался, трахнул вроде как ее, а ты ему: она не прочь… Как там? Вернуть молодость. С тобой в обратку. Провокатор какой-то… Что ты в них вцепился?! Им оставалось-то всего день…
– …Попросил у Шахурина журнал и сел его полистать. Он вдруг спросил: «Твой „вальтер“ с собой?» Я, не подозревая ничего худого, протянул ему револьвер, продолжая читать (журнал Шейнин вписывает, подчеркивая неосознанность поступка, мимоходом: между делом. Следователю, сочинителю, мастеру времени, важно показать: пистолет передан именно дома, задолго – при Нине оружие незаметно передать будет невозможно – прямое подстрекательство: Шейнину тесно, не развернуться в полную достоверность, понимаю, как объяснишь: один спрашивает «с тобой ли пистолет», а второй вместо «да» – отдает «вальтер» в руки…). Володя попросил у матери разрешения пойти погулять.
СОФЬЯ МИРОНОВНА: После разговора с Вано Володя попросил: «Можно пойти погулять?» (не сказал, что идут с Ниной). Он просился просто погулять, я могла ему отказать… Если бы Володя хотел обязательно выйти из дома, он придумал бы что-нибудь особенное… И они ушли, и Дуся начала собирать вещи на дачу.
ВАНО МИКОЯН: Встретились на мосту (все происходило стремительно, от квартиры Шахурина на Грановского до Большого Каменного моста пять минут быстрого хода, Уманская шла навстречу из дому, из Дома правительства, из квартиры на первом этаже, их встреча втроем мало напоминала прогулку, потому что продолжалась не более пятнадцати минут, но хватило бы для дуэли), Нина опоздала. Шахурин заговорил, что Нина звонила мне и, видно, опять хочет крутить со мной (так это ты ведь и раззвонил!). Нина злилась, все отрицала. Я молчал (что ж ты ей не помог?!). Она начала упрекать, что Шахурин крутит с Ниной Цыплаковой (красавица, старше классом, графиней выглядела, царицей, но в театральной стране вытянула только на горничную без слов и сгинула замужем за стариком режиссером). Шахурин воскликнул: «Да! Она мне нравится!»
– Я понимаю ваше стремление показать нам конфликт, драматическое столкновение характеров, приведшее к убийству и самоубийству, – болезненно во что-то вглядываясь перед собой, проговорил профессор, – но позвольте вам напомнить, что свидетельница Амитина показала, что, переходя Большой Каменный мост, вы так громко, увлеченно смеялись, что обращали на себя внимание прохожих… И то, что вы излагаете, не вызывает доверия, если вспомнить: Нина на следующий день улетает в Мексику – на много месяцев или даже лет… У нее просто не оставалось времени с вами или с кем-то, как вы выразились, крутить. Жаль, что вы даже не пытаетесь объяснить действительно важное: по какой причине вы оставили у Шахурина пистолет? Вы не могли не заметить, что идете домой без пистолета…
ВАНО МИКОЯН: Нина сказала: мне пора домой. Хотели пойти по мосту, но Шахурин настоял: по лестнице. Я торопился: в восемь у меня урок немецкого (вдруг! когда же собирался гулять? Шейнину важно увести Вано… он не может провожать девочку до конца – урок немецкого! – не видит, что там у них… не свидетель, его не поймаешь). Я сказал: «Ну, ладно, я пойду. Наверное, больше не увидимся (кудряво вырезает Шейнин, но Нина улетает только завтра, в ночь, эта быстрая, бегущая встреча, прошедшая в обсуждении Нины Цыплаковой, мало напоминает прощание на неведомо долгий… перед межконтинентальной разлукой). Счастливого пути».
Мы пожали друг другу руки, и я пошел (а пистолет?! а жестокий отец? ты не мог оставить Володе «вальтер», если он взбешен… если обещал: убью Нину/зачем оставил пистолет?). Шахурин крикнул: «Иди медленно, я тебя сейчас догоню!» (те, кто за тебя, изворачиваются объяснить, как ты оказался рядом, хотя ничего не видел: шел медленно, времени прошло много, прошел мало). Я пошел по мосту, видел: они спустились на площадку лестницы, и больше туда не смотрел, но через минуту (сколько успел пройти? Простился – прошел несколько шагов – Володя крикнул: я тебя догоню – увидел: они спускаются на площадку, и еще шел примерно минуту…) я услышал два выстрела (сколько времени разделяло второй и первый?) и сразу побежал назад, на лестнице не было никого, только снизу бежал какой-то старик и кричал: «Скорей! Скорей! Сюда!»
Я страшно испугался и от волнения ничего не видел. Взял пистолет и бросился бежать…
– А почему? – вцепился физрук. – Не ты ж стрелял! Куда ты побежал? Вовка еще живой, ты бы ему «скорую» вызвал. Не хотел Вовке помочь? Испугался… Ты ж не пацан – почти шестнадцать лет! С другой фамилией ты б на фронт бы еще успел! С пистолетом ходил, романы крутил… Куда побежал-то?
ШЕЙНИН: Подросток пережил страшное потрясение. Я требую учесть его эмоциональное состояние и прекратить опрос, тем более – в такой форме. Подросток, школьник с неокрепшей психикой, осознал, что является невольной причиной трагедии, и не понимал в ту трагическую минуту, что делает и что происходит… Естественная реакция ребенка – убежать, скрыться, спрятаться, закрыть руками глаза и сделать произошедшее как бы несуществующим, не происходившим.
– Допустим. Ваш подзащитный испугался, внезапный ужас. Но он же не ослеп… Нас удивляет, что вы, опытнейший следователь, не задали свидетелю – а он у вас первый, кто оказался на месте преступления, – буквально ни одного вопроса, он не мог ничего не увидеть…