Он опустился в кресло.
— У меня бы крыша поехала.
— А представь, каково было тому, кто это сделал…
Эли закатила глаза и высунула язык, став похожей на гнома Дурина. Оскар рассмеялся. Ха-ха. Звук его смеха эхом отдался в стенах квартиры. Сиротливо. Эли села на диван, скрестив ноги, и выжидательно посмотрела на него. Он отвел глаза и окинул взглядом стол, заваленный игрушками.
Сиротливо.
Он снова почувствовал страшную усталость. Она не была «его девочкой», не могла ею быть. Она была… чем-то другим. Их разделяла огромная пропасть, которую невозможно… Он зажмурился, откинулся в кресле, и чернота под его веками представилась ему космосом, разделяющим их.
Он отключился, на секунду погрузившись в сон.
Пространство между ними наполнилось мерзкими липкими насекомыми, летящими на него, и, когда они приблизились, он увидел, что они вооружены острыми зубами. Он замахал руками, гоня их прочь, и проснулся. Эли сидела на диване и смотрела на него.
— Оскар. Я такой же человек, как и ты. Можешь считать, что у меня… очень редкая болезнь.
Оскар кивнул.
В голове мелькнула какая-то мысль. Какая-то деталь. Что-то важное. Не сумев ее поймать, он сдался. Но тут в голову пришла другая, страшная мысль. Что она только притворяется. Что внутри нее сидит старый-престарый человек и изучает его, видит его насквозь и украдкой насмехается.
Не может быть.
Чтобы хоть как-то отвлечься, он порылся в своей сумке, достал плеер, вытащил кассету, прочитал надпись: «Kiss: Unmasked», перевернул: «Kiss: Destroyer», засунул обратно.
Нужно пойти домой.
Эли подалась вперед:
— Что это?
— Это? Плеер.
— Музыку слушать?
— Да.
Она ничего не знает. Такая умная, а ничего не знает. Интересно, что она делает целыми днями? Спит, конечно. А где же ее гроб? Точно! Когда она приходила ко мне по ночам, она никогда не спала. Просто лежала в моей постели и ждала рассвета. «Мне надо удаляться, чтобы жить, или остаться и проститься с жизнью».
— Можно?..
Оскар протянул ей плеер. Она взяла его с видом человека, не знающего, как с этим обращаться, но потом вставила наушники в уши и вопросительно посмотрела на него. Оскар указал на кнопки:
— Нажми на кнопку «пуск».
Эли пробежалась глазами по кнопкам, нашла «пуск». Оскар почувствовал себя спокойнее. Это ведь нормально — дать другу послушать свою музыку. Интересно, понравится ли Эли Kiss?
Она нажала на «пуск», и Оскар даже со своего кресла услышал хрипящие завывание гитары, барабаны, голос. Плеер включился на середине одной из самых тяжелых песен.
Глаза Эли расширились, и она закричала от боли. Оскар так испугался, что резко откинулся в кресле. Оно закачалось, чуть не опрокинувшись. Эли с силой выдернула наушники из ушей, оборвав провода, отшвырнула их прочь, заткнула уши руками и заскулила.
Оскар сидел, разинув рот и тупо уставившись на наушники, отскочившие от стены. Потом встал, поднял их. Да, такое не починишь. Оба провода были вырваны с корнем. Он положил их на стол и снова опустился в кресло.
Эли отняла ладони от ушей:
— Прости… мне было так больно!
— Ничего.
— Он дорого стоил?
— Да нет.
Эли сняла верхнюю коробку, сунула в нее руку, вытащила несколько купюр и протянула Оскару:
— Держи.
Он взял бумажки, пересчитал. Три по тысяче и две сотенных. С чувством, похожим на страх, он взглянул на коробку, откуда Эли достала деньги.
— Я… Он стоил всего пятьдесят крон.
— Все равно возьми.
— Да ты что… там же только наушники сломались, а они…
— Возьми! Ну пожалуйста…
Оскар заколебался, затем пихнул деньги в карман брюк, пересчитывая их на рекламные листовки. Где-то год работы… двадцать пять тысяч розданных рекламок. Сто пятьдесят часов. Больше. Целое состояние. Купюры похрустывали в кармане.
— Ну спасибо.
Эли кивнула, взяла со стола какой-то спутанный клубок с узелками, — наверное, очередная головоломка. Оскар смотрел на нее, пока она возилась с клубком. Голова опущена, длинные тонкие пальцы скользят по нитям. Он припомнил все, что она ему рассказывала: про папу, тетку в городе, школу, в которую она ходила. Вранье, все вранье!
Откуда у нее вообще деньги? Украла?
Переполнявшее его чувство было настолько незнакомым, что он даже сначала не понял, что с ним. Это началось как легкое покалывание, которое становилось все сильнее и наконец острой ледяной дугой поднялось от живота к голове. Он… злился. Не расстроился, не испугался. Разозлился.
Она ведь врала ему, и потом… интересно, где она наворовала эти деньги? У тех, кого?.. Он сжал кулаки, лежавшие на животе, откинулся назад.
— Ты убиваешь людей.
— Оскар…
— Если это правда, значит, ты убиваешь людей. И воруешь их деньги.
— Деньги мне дали.
— Ты врешь! Все время!
— Это правда.
— Что правда? Что ты врешь?
Эли отложила клубок на стол, посмотрела на него страдальческими глазами, всплеснула руками:
— Ну что ты хочешь, чтобы я сделала?!
— Докажи!
— Что?
— Что ты… та, за кого себя выдаешь.
Она посмотрела на него долгим взглядом. Затем покачала головой.
— Не хочу.
— Почему?
— Угадай.
Оскар глубже погрузился в кресло. Нащупал деньги в кармане. Представил стопки листовок. Сегодняшнюю связку. Ее нужно было разнести до вторника. Серая усталость во всем теле. Серость в голове. Злость. «Угадай». Опять эти ее игры. Сплошное вранье. Домой! Спать!
Деньги. Она дала мне деньги, чтобы я остался.
Он встал с кресла, вытащил из кармана скомканные купюры, положил на стол, оставив себе лишь сотенную бумажку. Запихнул ее обратно в карман и сказал:
— Я пошел домой.
Она выпрямилась, схватила его за запястье:
— Останься. Пожалуйста.
— Зачем? Ты только и делаешь, что врешь.
Он попытался уйти, но она лишь крепче сжала руку.
— Отпусти!
— Я тебе не цирковой уродец!
Оскар сжал зубы, спокойно произнес:
— Пусти!
Она не отпускала. Холодная дуга ярости в его груди завибрировала, запела, и он накинулся на Эли. Бросился на нее, опрокинув на диван. Она почти ничего не весила, и он прижал ее к подлокотнику, усевшись ей на грудь. Дуга напряглась, задрожала, в глазах заплясали черные точки, и он поднял руку и изо всех сил ударил ее по лицу.