Бенке встал рядом с каталкой, наклонился:
— Ну? Что?
И вдруг рука маньяка обхватила его за шею, пригибая голову вниз. Бенке потерял равновесие и упал на лежащее тело. Маньяк держал его железной хваткой, притягивая голову все ближе и ближе к… дыре.
Он попытался ухватиться за стальной поручень изголовья, вырываясь, но противник вывернул его шею так, что Бенке прижался лицом к промокшему насквозь компрессу на горле маньяка.
— Пусти ты, гадина…
В ухо ему вонзился палец, и он услышал, как затрещала барабанная перепонка, когда палец вошел глубже, проникая все дальше и дальше. Он заболтал ногами и, ударившись щиколоткой о стальную основу каталки, наконец закричал.
Тут в щеку ему вонзились зубы, а палец вошел так глубоко в ухо, что в глазах потемнело, и… он сдался.
Последнее, что он увидел, — это как мокрый компресс перед его глазами изменил цвет, слегка порозовев, пока маньяк пожирал его лицо.
Последнее, что он услышал, — это…
Дзинь!..
Двери лифта распахнулись.
* * *
Они лежали рядом на диване, потные, задыхающиеся. Все тело Оскара ныло, он совсем обессилел. Он зевнул так, что челюсти хрустнули. Эли тоже зевнула. Оскар повернулся к ней:
— Прекрати!
— Ты о чем?
— Ты же на самом деле не хочешь спать?
— Нет.
Оскар с трудом удерживал веки открытыми и говорил, почти не шевеля губами. Лицо Эли становилось расплывчатым, каким-то нереальным.
— А как ты… добываешь кровь?
Эли посмотрела на него. Молча, не отрываясь. Затем что-то для себя решила, и Оскар увидел, как щеки и губы ее заходили, будто она что-то пережевывала. Потом она обнажила зубы.
И он увидел клыки.
Она закрыла рот.
Оскар отвернулся и уставился в потолок, где с давно не использовавшейся лампы свисал кусок пыльной паутины. У него не осталось сил удивляться. Ну ладно. Значит, она вампир. Он же и раньше это знал.
— И много вас?
— Кого это «нас»?
— Ну, сама знаешь.
— Нет, не знаю.
Оскар пошарил глазами по потолку, разыскивая еще паутину. Нашел две. Ему показалось, что по одной из них ползет паук. Он моргнул. Потом еще раз. Глаза словно запорошило песком. Никакого паука.
— И как мне тебя теперь называть? Твое настоящее имя?
— Эли.
— Тебя правда так зовут?
— Почти.
— Так как же?
Пауза. Эли чуть отодвинулась от него, ближе к подлокотнику, перевернулась на бок.
— Элиас.
— Но это же… мужское имя.
— Да.
Оскар зажмурился. У него больше не было сил. Веки словно приклеились к глазным яблокам. Черная дыра начала расти, поглощая его. В глубине сознания еще теплилась мысль, что нужно что-то сказать, что-то сделать. Но он уже не мог.
Черная дыра взорвалась в ультрарапиде, медленно засасывая его, и он полетел вверх тормашками прямо в космос, погружаясь в сон.
Он почувствовал, как где-то далеко кто-то кого-то погладил по щеке. Не смог сформулировать мысль, что, раз он это чувствует, значит, это его щека. Но где-то на далекой планете кто-то кого-то погладил по щеке.
И это было приятно.
А дальше были только звезды.
Вот тролль с друзьями на пути, Он не позволит вам пройти.
Бамсе в заколдованном лесу [34]
Мост Транебергсбрун. Когда он открылся в 1934 году, то был ни больше ни меньше гордостью нации. Самый большой бетонный одноарочный мост в мире! Единая мощная дуга, соединявшая Кунгсхольмен и Вестерурт, который в то время представлял собой сборище мелких деревушек в Бромме и Эппельвикене и район Энгбю с его однотипными коттеджами.
Но прогресс шел семимильными шагами. В Транеберге и Абрахамсберге уже стояли первые пригородные поселки с трехэтажными домами, и государство к тому времени уже купило огромные земельные участки к западу от Стокгольма, чтобы несколько лет спустя запустить стройку, которая со временем превратится в Веллингбю, Хессельбю и Блакеберг.
И мост был призван объединить эти районы. Почти все, кто ехал в Вестерурт или из него, проезжали через Транебергсбрун.
Уже в шестидесятых поступили первые тревожные сигналы, что мост не выдерживает нагрузки. Его то и дело ремонтировали и укрепляли, но реконструкция, о которой временами поговаривали, постоянно откладывалась.
Так что ранним воскресным утром 8 ноября 1981 года мост выглядел неважно. Он был как видавший виды старик, горестно вспоминающий времена, когда небеса были светлее, облака легче, а сам он был крупнейшим арочным мостом в мире.
К утру снег стал подтаивать, и слякоть забилась в щели моста. Посыпать снег солью здесь не решались, опасаясь, что она разъест и без того изношенный бетон.
Машин в это время суток было немного, тем более в воскресенье. Метро еще не открылось, а редкие автомобилисты, проезжавшие здесь, мечтали либо оказаться наконец в постели, либо поскорее в нее вернуться.
Бенни Мелин был исключением. Он, конечно, тоже мечтал вскоре оказаться в постели, но сейчас он был слишком счастлив, чтобы спать.
Уже восемь раз он встречался с женщинами по объявлению, но Бетти, которой он назначил свидание в субботу вечером, оказалась первой, с кем они нашли общий язык.
У них все могло получиться. И оба это знали.
Они и сами посмеивались над тем, как смешно это звучит Бенни и Бетти. Будто комедийный дуэт, но что уж тут поделаешь? А если у них появятся дети, как их назвать? Ленни и Нетти?
Да, им действительно было хорошо вместе. Они сидели в ее новой квартире на Кунгсхольмен и описывали друг другу свои миры, пытаясь отыскать в них место для другого, — и находили. Под утро оставалось лишь два пути развития событий. И Бенни выбрал тот, что ему показался правильным, хоть это и было нелегко. Он попрощался, пообещав, что они снова увидятся в воскресенье вечером, сел в машину и покатил домой на Бруммаплан, распевая во всю глотку: «I can't help falling in love with you». [35]
Так что Бенни был не в том настроении, чтобы жаловаться или хотя бы заметить плачевное состояние моста тем воскресным утром. Для него это был мост, ведущий в рай, к любви!