Михаил Булгаков был почти что Чехов, Трифонов — очень Чехов, Синявский — совсем Чехов, Маканин — несколько Чехов, и даже Валентин Распутин — чуть-чуть Чехов.
Сегодня мы ожидаем нового интеллигента, потому что век уже начался, а его все нет.
Стало забываться само слово «интеллигент» и тем более черты, определяющие его.
Спешим напомнить, что интеллигенция — товар штучный, к тому же он не продается.
Если ее все-таки купить, а потом, изнывая от нетерпения, развернуть, то обнаружится, что покупатель был жестоко обманут: брал, хоть и недорого, интеллигенцию, а в итоге черт знает что получилось, эльдар рязанов какой-то.
Выйти из интеллигенции очень легко, вернуться обратно почти невозможно.
В интеллигенцию долгое время норовили попасть с двух сторон: с одной — образованцы, с другой — интеллектуалы.
Первые туда не попадали по недостатку ума, вторые — по недостатку нравственности.
Академик Сахаров очень хотел быть интеллигентом, но созданная им водородная бомба тянула его в ад и раскалывала надвое гениальную, покрытую цыплячьим пушком голову.
Заявку на интеллигентность подавали целые колонны демократического движения. В 91-м году, 19 августа, я зачем-то шел в такой колонне по Арбату и особенно помню шедших рядом: эти белые, в неровную клеточку рубашки-безрукавки, эти несильные руки, покрытые редким черным волосом и непременные часы с ремешком на левом запястье, эти очочки в плохой оправе, эти черные, опрятные усы над нервной губой. Рабочая интеллигенция, образованцы.
В интеллигенцию их не приняли, да они и сами быстро остыли.
Самая хорошая интеллигенция та, что не осознает себя таковой. Самый настоящий интеллигент не строит свою героическую судьбу.
Интеллигент добр, я говорю. Интеллигент последователен. Интеллигент смотрит пронзительными глазами, сам того не замечая.
Если те, кто в начале прошлого века могли стать настоящими интеллигентами, уходили в революцию, то сегодня интеллигенция, даже не сформировавшись, уходит в дворню.
Пусть идет себе, нам и не нужно много интеллигенции. Надо всего одного интеллигента на целую стомиллионную державу. Всегда хватало всех по одному.
Один поэт был во все времена. Один полководец. Один интеллектуал. Один художник. Один герой. Один интеллигент.
Но ныне распадается хрупкая наша гармония. Поэта вроде бы видел, интеллектуала, кажется, знаю, полководца, если захотим, найдем, герой, очевидно, есть — а интеллигента нет.
Совсем нет, нигде.
2008
Экстремистскую газету с мрачным названием «Народный наблюдатель» мы делали в доме, стоявшем ровно напротив той высотки, где на 12-м этаже жил в горьковской ссылке Андрей Сахаров.
Там теперь его музей.
Наша газета призывала все отнять и поделить, а тех, кто не желает этого делать, — топить в Волге.
Казалось бы, что может быть более далекого от того, о чем писал и говорил Сахаров!
Но я почему-то нет-нет и взглядывал на его окна, как будто оттуда могли подать тайный знак.
Когда он отбывал свое в Горьком (с неизменным милиционером у дверей, которому Боннэр, говорят, выносила супчику покушать), — это был закрытый город, очень советский, достаточно скучный, да и район Щербинки, где томились всему миру известные узники совести, тогда был окраиной.
В нынешний Нижний сослать в ссылку — это как наградить. И тот район, где жил Сахаров, хоть и не стал центром, но от центра по внешним признакам отличается не очень. Трасса гудит, витрины сияют, фонари перемигиваются.
Впрочем, сравнить тот Горький и нынешний Нижний, ту жизнь и эту все равно не получится — жизнь приобрела какие-то совсем несопоставимые черты. Например, как если бы тогда мы жили под водой, а теперь стали, скажем, воздухоплавающими. Тогда в холода лед был сверху, а теперь снизу, тогда были жабры, сейчас клюв, тогда мы смотрели из воды, а сейчас в воду…
В общем, нечего даже пытаться.
Но, положа руку на сердце, надо признать: в народе Сахарова не очень любят.
Если поговорить с людьми, что живут в его доме (кое-кто вроде бы даже помнит Сахарова или уверяет, что помнит) — то чаще всего обнаружишь в ответах привкус скепсиса; хорошо еще, если не помянут крепким словцом диссидента.
Служащие музея рассказывают о Сахарове с таким видом, как будто где-то внутри затаили к нему неприязнь и с трудом сдерживаются, чтобы не выказать ее.
Представить нижегородца, который зачем-то пойдет в музей Сахарова, достаточно сложно. У меня буквально нет ни одного знакомого, который там бывал.
Объяснение всему этому простое: Сахаров в массовом понимании — один из людей, несущих ответственность за те огромные, почти немыслимые изменения, случившиеся со страной и с народом. Его уверенно занесли в тот самый список, где располагаются «меченый», ЕБН и «рыжий бес».
Поздний Сахаров почти затмил великого ученого и, между прочим, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Сталинской премий.
Мы элементарно подзабыли, что Сахаров, прямо говоря, героически трудился на социализм и сделал для того государства столько, сколько не сделала целая дивизия нынешних патентованных компатритов.
И что бы он потом ни говорил, этот диссидент, водородная бомба-то — вот она, ее Нобелевской премией мира не прикроешь, как фиговым листком, и никаким правозащитным выступлениям не отменить его труды по магнитной гидродинамике, физике плазмы, управляемому термоядерному синтезу, элементарным частицам, астрофизике и гравитации… А сколько он сделал для нашей оборонки еще во Вторую мировую!
Сахаров — это безусловная икона советского милитаризма.
В силу этого меня по-хорошему забавляет наличие улицы Академика Сахарова в Риге, во Львове и в Хайфе, площади Сахарова в Вильнюсе и в Вашингтоне… Мы ж знаем, что имели в виду во всех этих государствах, увековечивая память Сахарова, — они благодарили диссидента за то, что он помог разрушить Верхнюю Вольту с ракетами.
Но, извините, раз площади и улицы носят имя Академика Сахарова, а не, скажем, Диссидента Сахарова — то, выходит, вы восславляете создателя ракет этой самой Верхней Вольты.
Так что низкий поклон и горячий привет заграничным товарищам за высокую оценку нашей оборонки. И раз начало традиции положено, есть смысл назвать в США, в Украине, в Израиле и в Прибалтике ряд проспектов и площадей в честь Лаврентия Берии, деятельности которого, на минуточку, мы обязаны появлением у СССР атомного оружия.
Тем более это большой вопрос, насколько работа именно Сахарова послужила причиной распада Союза.
Я все думал, чью судьбу напоминает мне сахаровская, — и недавно понял. Это ж Лев Николаевич Толстой.
Те же то ли на грани гениальности, то ли за гранью банальности откровения и бесстрашные попытки разобраться в самых важных вопросах бытия.