— Ну вот, Жора, ты и лишил человека любимого ежемесячного чуда. Доволен? — ехидно поинтересовалась Елена Васильевна.
— По-моему, осознавать, что с тобой рядом работают настоящие люди, а не усреднённые манекены — это и есть чудо! Разве нет? — скорчив нарочито наивную и даже чуть простоватую физиономию, спросил Джордж.
Константин Петрович не нашёлся что ответить и, чтобы потянуть время, попросил ещё кофе, ну а Джордж сам вызвался его принести. Воспользовавшись моментом, Елена Васильевна без особого интереса принялась листать заскучавшую на краешке стола записную книжку: цифры, графики, таблицы, — и охота же таскать с собой всё это? Но тут на глаза ей попался любопытный чертёж.
— Вы только посмотрите, что я нашла! — взвизгнула она так, что несравненному этому звуку позавидовала бы любая циркулярная пила. — Мария Белогорская, график отношений! Каков подлец! Мерзавец каков! Всё просчитал и окрутил бедную девочку! Что ты на это скажешь?
— Вот почему, если просчитал всё — так сразу «подлец»? — нисколько не обиделся Константин Петрович. — Да, я всё просчитал, и не стыжусь этого. Я хотел, чтобы у нас всё было правильно, плавно и постепенно, чтобы не напугать её и не обидеть. После вашего прогрессивного воспитания по-другому с ней было невозможно. Одно неудачное слово — и между нами вырастала стена недоверия. Иногда в голос хотелось выть, когда она с вашими интонациями сообщала мне очередную дремучую женскую мудрость.
Елена Васильевна от удивления прикусила язык. Вернувшийся с чашкой кофе Джордж, как и подобает хорошему Хозяину Места, почти растворился в воздухе: вроде он здесь, а вроде его и нет. А Константина Петровича было уже не остановить — наконец-то он смог выговориться!
— Я всё распланировал! Сначала она перестаёт меня боятся, потом начинает мне доверять, мы вместе едем в Париж. А теперь что? Провал. Она уже в Париже.
— А что вам мешает отправиться в Париж следом за ней? — осторожно спросил Джордж.
«Поезжай, чувак, поезжай, — мысленно продолжил он (в мыслях своих Джордж был со всеми на «ты»). — Я на твоём месте непременно бы так поступил. Если знаешь, куда ехать, и знаешь, что тебя там ждут, надо не раздумывать, а ехать. Пока ты раздумываешь, все попутные поезда закончатся. Нет, ты, конечно, сомневаешься, но я уверен: тебя ждут!» Джордж и про себя всё прекрасно знает: его тоже ждут. Известно — кто, но непонятно — где. Анна-Лиза никому не даёт свой телефонный номер, звонит только из телефонов-автоматов, расположенных в разных частях Европы, и делает это тогда, когда угодно ей самой.
— Действительно, Костя, поезжай в Париж, не гунди, — обрела дар речи Елена Васильевна. — Погляди, какая экономия! Так бы тебе пришлось покупать два билета, а тут видишь — моя дурочка непрактичная уже сама один купила. Давай-давай, у меня есть подруга, которая тебе быстро откроет визу — оглянуться не успеешь, и ты уже в Париже. Приютит тебя Машка у себя! Ну а если не приютит — тогда принимай отставку. Вернёшься с позором обратно или прямо в Сене и утопишься.
— В самом деле экономия, — удивлённо кивнул Константин Петрович — с такой точки зрения он этот вопрос ещё не рассматривал. — Но это — неправильно. Мы должны были поехать вместе. Теперь всю схему отношений придётся вычерчивать заново.
«Схема отношений, — подумал Джордж, незаметно перемещаясь за барную стойку. — Правила пользования солнечным светом».
— Хоть ты и не дурак, Костя, но какой же ты всё-таки дурак, — затянула старую песню Елена Васильевна.
После бесславно проваленного задания Лёва решил пойти вразнос: всё равно ему завтра так и так попадёт от шефа, а потом от Цианида достанется, а может быть, ещё и Кастор собственной персоной явится для того, чтобы разорвать его на куски. Если гибель неизбежна, значит, напоследок надо хорошенько выпить!
Лёва носился по городу, перескакивая из такси в такси, из кабака в кабак, как будто пытаясь кого-то нагнать. В такие моменты он и сам не понимал, куда и зачем его несёт, но всякий раз выходило так, что цель находила его — или, может быть, он настигал цель.
Поскандалив слегка у входа в дорогой ресторан, куда его, уже разгорячённого изрядным количеством спиртного, справедливо не хотели впускать, Лёва всё же проник внутрь, уселся возле барной стойки над стаканом виски и затих. Кажется, даже задремал — но так ловко, что никто этого не понял: решили, что скандальный клиент одумался и теперь размышляет над своим поведением в тишине и покое.
Очнулся Лёва сразу от двух ощущений: приятного и неприятного. У него зверски болело ухо — то самое, чувствительное к носителям и к их проклятым желаниям. При этом кто-то нежно гладил его по руке.
— А? — тут же вскинулся Разведчик, да так, что чуть не перевернул стакан.
— Ну точно, Лёва, — произнёс приятный женский голос, — привет тебе, человек разумный.
Лёва сурово поглядел прямо перед собой, сфокусировал взгляд на объекте, издающем столь чарующие звуки, и тут же выпрямился, вытянулся и подбородок ещё задрал повыше. Рядом с ним стояла его школьная любовь — та самая баскетболистка!
— Здравствуй и ты, человек умелый, — ответил он и улыбнулся.
— Надо же, не забыл наш пароль-отзыв! — обрадовалась девушка, усаживаясь рядом. Лёва обратил внимание на то, что ей принесли обычный стул из зала, тогда как сам он сидел на высоком барном табурете. Как это деликатно с её стороны. Но, чёрт побери, зачем же ухо так болит?
— Представляешь, я заходила сюда и думала: точно встречу здесь Лёву Разумного.
— Надо же.
— Ну да. Это, правда, уже десятый ресторан за сегодняшний вечер. Просто я подумала: а где тебе ещё быть?
— Действительно, а где мне ещё быть? Только прожигать жизнь по ресторанам, — ухмыльнулся Лёва.
— Ну да... Вот и я так подумала.
— Не поверишь, а я тебя как раз сегодня вспоминал.
Бывшая баскетболистка очаровательно засмущалась и даже прикрыла лицо ладонями, чтобы скрыть румянец, которого, впрочем, и так не было видно под толстым слоем дорогого тонального крема. Лёва тоже смутился, но не стал уточнять, в каком контексте он теперь вспоминает свою первую любовь. Вряд ли ей понравится его дежурное заклинание: «У меня был роман с баскетболисткой».
— Я так и знала, что ты всё ещё думаешь обо мне.
Многострадальное ухо Разведчика начали поджаривать на медленном огне, сбрызгивая уксусом, посыпая солью и красным перцем.
— Я о тебе довольно часто думаю, — сквозь зубы процедил Лёва, опять-таки не уточняя причину, по которой он то и дело воспроизводит в памяти её светлый образ.
— Это очень плохо! А я — неблагодарная свинка. Я должна была сказать тебе спасибо за всё, что ты для меня сделал.
Невидимые туземцы, кажется, решили, что Лёвино ухо уже достаточно пропеклось и вроде бы убрали огонь. Ухо всё ещё полыхало, но скорее по инерции.
— Я очень плохо поступила, да? Ну, когда бросила тебя? Я знаю, ты страдал. Скажи, ты ведь страдал?