— Я, покуда сидел, подумал насчёт моих родителей, — сказал Алик, когда они вышли на улицу. — Ты не совсем прав.
— Шего?
— Ты говорил, что я причиняю своим родителям боль — совсем как твой зуб. Это неверно. Скорее я для них лишь память о боли, которую они испытали в тот момент, когда у меня начал ломаться голос. Я для них — как молочный зуб в коробочке. Я взрослел и чувствовал, что им было бы проще, если бы я умер: тогда у них осталось бы воспоминание о маленьком гении, безвременно покинувшем этот мир, воспоминание, не омрачённое обыкновенностью моего зрелого возраста.
— Не может быть, чтобы родители хотели такого! — Шурик даже шепелявить перестал от возмущения.
— Конечно, вслух они это не произносили и даже в мыслях себе не признавались, но при этом чувствовали, что так им было бы проще. Если бы я был слабее, я бы покончил с собой. Если бы я был сильнее, я бы перестал подыгрывать им в пьесе «наш ребёнок всё-таки гений, просто не всем это видно». Но я — такой, какой я есть. Живой и обыкновенный, бездарный и бесполезный.
— Я бы не сказал, что ты — бесполезный, — тихо сказал Шурик. — Ты не представляешь, что ты сегодня сделал. Отвести меня к зубному, уговорить меня удалить зуб — это почти чудо.
— Обращайся, — грустно улыбнулся Алик. — Если бы уговорить моих родителей было так же... ай, ну ладно, в самом деле. Вряд ли тебе сейчас охота выслушивать песни о моей неустроенности.
— А что, по-твоему, есть устроенность?
— Ну, как у всех обыкновенных людей. Работа, квартира, семья. Если необыкновенный человек — ну, гений какой-нибудь или просто редкая неординарная личность — не обладает всем этим набором бесполезных артефактов — плевать, не тем он ценен. Но вот нам, простым заурядным парням, без этого никак нельзя.
— То есть работа, квартира, семья — это для тебя такой же точно способ что-то доказать, как для меня в своё время было курение? А семью не жалко? Она же всё-таки живая.
— Когда ты хорошо и крепко устроился в жизни, тебе ничего и никому не надо доказывать.
— Устроиться хорошо и крепко можно только в гробу, — твёрдо сказал Шурик, а про себя подумал: «И то только до тех пор, пока тебя не поднимет оттуда какой-нибудь сотрудник второй ступени и не препроводит в царство вечного труда».
Едва у Лёвы выдавалась свободная минутка, как он, пренебрегая правилами пожарной безопасности, каковые Константин Петрович озвучивал чуть ли не на каждой летучке, пристраивался у открытого окна в своём кабинете, чтобы спокойно насладиться вкусом крепких сигарет, которые присылал из Лондона праправнук Даниила Юрьевича. Впрочем, Лёве редко удавалось в благословенном спокойствии затушить бычок и потянуться за следующей порцией никотина, потому что коллеги как будто чуяли — нет, не запах табака, они чуяли, что Лёва свободен, и это непорядок, а раз непорядок — то надо Лёву чем-нибудь занять.
На этот раз в его кабинет ворвался Виталик — как всегда, без предупреждения, хотя его сто раз уже просили так не поступать, — хлопнул дверью и бесцеремонно плюхнулся на хозяйский стул.
— Чего надо? — даже не пытаясь скрыть раздражение, спросил Лёва.
— Повезло мне, что ты свободен, — нахально заявил Техник, — а то это всё реже и реже с тобой случается.
— В самую точку. И знаешь, как я люблю проводить эти редкие свободные минуты? — саркастически поинтересовался Лёва.
— Знаю. Я как раз с этим к тебе и пришёл. Мне тут, понимаешь, надо мозги на место поставить. Я тебе сейчас быстренько кой-чего нашепчу по секрету, а ты, если я совсем буду ахинею нести, несильно так стукни меня пару раз и ещё, может быть, встряхни так, как ты умеешь, — как, помнишь, когда я не на тот адрес макет отправил.
— Давай так: я тебя сразу стукну и встряхну, а потом ещё дам пинка под зад, и ты отсюда вылетишь к чёртовой матери! — рыкнул Лёва.
— Нет, так не пойдёт. Для этого достаточно выйти на улицу, подойти к серьёзным ребятам и нахально так сказать: закурить не будет?
— Ты же не куришь?
— Да это не важно. Закурить они мне точно не дадут. А вот по шее навешают — факт. А ты — свой, ты послушаешь и, может, даже дашь какой-нибудь совет.
— Совет, говоришь? — купился Лёва. Виталику только того и было нужно.
— В общем, у меня кризис жанра, — начал он. — Кажется, что отношения, которые я поддерживаю, совсем этого не стоят.
— Ну, наконец-то! — Лёва даже воздел руки к потолку. — Мы с Шуриком тебе тыщу раз говорили, что пять-шесть романов за раз крутить просто неприлично! И жестоко по отношению к ближним, которые, вон как бедный Цианид, с одним-то разобраться не могут.
— Да это ж разве я их кручу? Они сами крутят мною, как хотят. На днях, например, я имел образцовый скандал и классическое «убирайся из моей жизни навсегда».
— Неудивительно.
— Что тебе неудивительно? Сам бы на моём месте оказался — посмотрел бы я, как бы ты удивился. Короче, это была очередная славная победа женской логики над здравым смыслом. Таня, милая девушка, всё очень здорово про нас себе нафантазировала, только меня забыла об этом предупредить. Она, значит, познакомилась со мной, таким весёлым и интересным парнем — бесхозяйственным, конечно, и не особо щедрым, зато с таким не соскучишься.
— Самокритичненько.
— Да это не я придумал, это она мне заявила. Ну, значит, познакомилась она со мной и подумала: «Он, конечно, не идеален, но ведь и я тоже. Надо нам вместе работать над нашими недостатками».
— Какая мудрая девушка!
— Ума палата! Она только забыла мне сообщить о том, что мы, оказывается, дружно работаем над нашими недостатками. Она, значит, переламывает себя, в надежде, что и я трачу время на подобную ерунду, результата с моей стороны не видит, сначала звереет, потом сатанеет, потом, как они любят выражаться, «ловит меня на неверности», и привет, лунатики. Всё про себя узнал — можно теперь неделю в зеркало не смотреться.
— Как же ты так оплошал?
— Я оплошал? Я? Оплошал? Я знаю, что они там себе думают? Мне было четко сказано, в смысле, я слышал, как она в другой комнате с подругой по телефону разговаривает: «Это, конечно, не совсем мой тип, но зато сейчас этот тип — совсем мой». Ну и всё, я расслабился. Раз я не её тип, значит, порядок — повстречаемся какое-то время, а когда она найдёт своего типа, расстанемся без шума. Как обычно с нормальными девчонками и происходит. Но такое ощущение, что в этом городе не осталось свободных нормальных девчонок — только такие вот Тани, которые верят, что парень мечтает о том, чтобы она его под себя переделала
— Ты хочешь, чтобы я стал твоей свахой? — уточнил Лёва. — Учти, мои услуги стоят дорого. И я не понял, уже можно тебе врезать?
— Погоди, ещё не время. Ты мне лучше скажи: может быть, я что-то теряю? Может, стоит разок влипнуть в серьёзные отношения?
— А ты не влипал... ну и выражения у тебя. Ты ни разу не заводил серьёзных отношений, что ли? Деточка, пора бы уже в твоём возрасте.