— Что ж, подходите, — Владислав стоял, прислонившись к стене. — Кто желает умереть первым?
В воздухе на миг повисла ужасающая тишина. Потом из дальнего угла кто-то хрипло крикнул:
— Эй, Рваный! Просыпайся, тут новенький на толковище рвется! Потолкуй с голубком!
В темном углу, откуда раздался крик, послышалось шумное сопение. Кто-то могуче зашевелился, закряхтел, завозился — точно медведь в берлоге, растревоженный далекими выстрелами охотников. Ворох тряпья на дальней койке, который Варяг поначалу принял за груду наваленных одеял, вырос в исполинскую человечью тушу, которая поднялась, едва не касаясь низкого потолка. Варяг невольно вздрогнул — уж больно страшен оказался этот призрак. Ростом мужик был под два метра и весом никак не меньше полутораста кило. Здоровенные ручищи торчали в стороны, как две гигантские сардельки. Толстые ноги-столбы в два обхвата крепко стояли на полу. На мужике были одни только черные штаны, сильно потертые на коленях. Волосатый сальный живот с черной дырой-пупком нависал над поясом. На желтоватой груди виднелась фиолетовая сибирская наколка.
— Ну че еще стряслось, бля? — проревел Рваный раздраженно. — Че спать не даете?
— Вон, тому пареньку потолковать с тобой захотелось, Гешенька! — тонко прокудахтал дедок с растрепанной бороденкой. — Вишь, какой франт! Про нас, про тебя невежливо отзывался. Григория Васильевича обидел почем зря.
Рваный бросил на Варяга ленивый взгляд из-под густых мохнатых бровей и нехотя сдвинул с места левую ногу-столб, потом правую. Во всем его облике читалось неудовольствие: что это, мол, вы меня по пустякам тревожите из-за какого-то там доходяги? Да мне на него только дунуть — и он окочурится!
Варяг смотрел на гиганта, сузив глаза.
«Так, — думал он, — разница в весовой категории безнадежная. Сбить его с ног не удастся, значит, надо угадать у него самое уязвимое место и врезать. У такого амбала болевых точек две — яйца и горло, это уж как пить дать. Но до горла не достать — вон грабли какие. Выходит, остается только одно заветное местечко».
Смотрящий весь подобрался, сжал кулаки, чуть согнув руки в локтях. Так, неприятель неповоротлив, значит, этого слона нужно закружить, чтобы он потерял ориентацию и задохнулся — вот тогда его можно будет и вырубить.
Варяг ждал, пока Рваный подойдет поближе, на середину камеры. Обитатели убогого приюта затихли и расступились. Варягу того только и надо: пространство для маневра. Рваный лениво двигался на него. Вышел в центр и встал прямо перед Варягом — раскинул ручищи, растопырил пальцы, словно приготовился сжать Варяга в своих объятиях. От столпившихся мужиков их отделяло метра два. Варяг сорвался с места и забежал амбалу за спину. Тот, как будто именно этого и ожидал, очень резво повернулся к новичку лицом. Да так резво — для своего веса и комплекции, — что Варяг даже засомневался: удастся ли ему захватить этого великана врасплох. Тем не менее он снова забежал ему за спину и сделал ложный замах левой ногой. Рваный удивленно замотал головой, вздернул мохнатые брови и рявкнул:
— Ты что это, мандавошка драная, играть со мной удумал?
С этими словами он припал на левую ногу, широко отставив ее в сторону, а правую едва только успел оторвать от пола, как Варяг, не раздумывая, изогнулся и, чуть отведя назад правую ногу, резко выбросил ее вперед. Был слышен легкий свист рассекаемого воздуха. Острый носок американского ботинка врезался амбалу прямехонько в промежность. Варяг даже сумел ощутить сквозь тонкую обувную кожу горячие твердые округлости.
Рваный взвыл, и его ручищи инстинктивно дернулись под живот. Он слегка согнулся, обхватил ушибленное место и пошатнулся. И в этот момент Варяг, сцепив ладони в замок, со всей силы ударил его сверху по бритому затылку. От сильнейшего удара у мужика потемнело в глазах, нелепо моргнув, он бездыханным мешком упал рожей в пол. Лицо бродяги находилось прямо перед его носком, в какой-то момент законный поймал себя на том, что хочет со всего размаха пнуть его в крупный нос, но, преодолевая животную ненависть, отступил на шаг.
Чего же добивать лежащего!
Рваный не шевелился. Варяг обвел притихших мужиков свирепым взглядом и, криво усмехнувшись, хрипло спросил:
— Ну, кто еще хочет пободаться?
Ему никто не ответил.
Четверо суток Светлану с сыном похитители продержали под замком в каком-то полузаброшенном доме на окраине Лос-Анджелеса. Несколько молчаливых охранников постоянно находились рядом за дверью. Как ни пыталась она что-нибудь выведать у них, ничего не удавалось: парни хранили полное молчание и на все вопросы с удивлением делали круглые глаза. На пятый день в доме появился невысокий, со злыми бегающими глазками человек, тщательно прилизанный, в дорогом черном костюме. Человек своей выправкой, внешним видом, манерами неуловимо напоминал вражеского агента из старых советских фильмов. Войдя к ней в комнату, он развалился в широком кресле, положив ногу на ногу, и сказал:
— Сейчас, милашка, мы отправимся в аэропорт и вместе полетим в Петербург. Парень будет у нас, — он кивнул на притихшего Олежку. — Пикнешь — и никто больше не поможет твоему сыну. Одной капли вещества вот из этого маленького шприца будет вполне достаточно. Никто и не поймет, что случилось. Спит себе мальчонка и спит. Только ты будешь знать, что он никогда не проснется.
Мужчина говорил на чистейшем русском языке, показывая оцепеневшей от ужаса жене Варяга шприц с синеватой жидкостью. Светлана согласно кивала «прилизанному» и с ужасом пыталась понять, что происходит, чего хочет от нее этот мерзкий тип.
Молодой сотрудник службы иммиграции в американском аэропорту так внимательно разглядывал поддельные паспорта на имя Ковалева Михаила Сергеевича и его жены, что у Светланы зародилась надежда. А вдруг догадается?.. Вдруг заметит?.. Вдруг прочитает в ее глазах отчаяние и боль? Возьмет — и задержит… Просто так… Вдруг?
Но тут же отбросила надежду: Олежка, которого усыпили каким-то препаратом, лежал на руках у сопровождающего ее мужчины, игравшего роль ее мужа.
Все они, сколько их там — двое или трое мужчин, одетых в темные неброские костюмы, с незапоминающимися лицами, — были русскими. И летели они сейчас не куда-нибудь, а в родную Россию, куда Светлана давно хотела вернуться и по которой очень соскучилась. Но вот возвращаться хотелось бы не под стволом пистолета (вернее, под иголкой шприца с ядом), а по собственной воле.
— Что с мальчиком? — поинтересовался наконец сотрудник аэропорта.
— Спит, — отозвалась Светлана и дрогнувшим голосом пояснила: — Устал.
Тот понимающе кивнул, привычно спросил про оружие, наркотики, потом, проставив штамп, вернул паспорт и потерял к Светлане интерес, переведя взгляд на следующего пассажира.
Топая вслед за своим мучителем, Светлана боялась одного — что не выдержит и закричит прямо в лицо всем этим благополучным американцам: «Помогите, люди! Они похитили нас! Они хотят нас убить! Они могут убить моего мальчика!»