— В нем Всеволод Ревмирович с гордостью упомянул о том, что ведущие специалисты нашего института зарабатывают в месяц до трех тысяч в пересчете на доллары. Всеволод Ревмирович все считает в долларах, привык. До трех тысяч — это, конечно, небольшой перебор, но в среднем тысяч семьдесят — восемьдесят наши «золотые руки» с профессорскими званиями в месяц зарабатывают. Официально, так что из этой суммы надо еще вычесть подоходный налог. Вас устраивает такая перспектива? Двадцать лет идти к доходам риелтора средней паршивости, пардон — менеджера среднего звена?
— Надо же надеяться на лучшее…
— Лучшее должно быть достойным того, чтобы на него надеяться. И надеяться лучше на себя, а не на кого-то там, — Ирина Николаевна указала глазами вверх и вбок. — Спасение утопающих — дело рук утопающих. Да, платят у нас плохо, хуже даже, чем в городских больницах, потому что нам, как федеральному учреждению, не положены надбавки Московской мэрии. Но это же не значит, что мы не достойны нормальной жизни. Не какой-то там запредельной роскоши, а обычной нормальной жизни. Нормальной квартиры, нормальной машины, нормального отдыха… Если деньги не падают с неба, их надо поднимать с земли, вы согласны?
— Согласен, — не совсем искренне ответил Моршанцев, но «не согласен» прозвучало бы как-то неуместно.
— Считать себя невинной жертвой замкнутой цепи обстоятельств или выстраивать эти обстоятельства под себя — что вам ближе?
— «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас», — словами Андрея Макаревича ответил Моршанцев.
— «Однажды он прогнется под нас», — подхватила Ирина Николаевна, тоже, видно, знакомая с репертуаром «Машины времени». — Но самое главное сказано до того: «Я не горю желаньем лезть в чужой монастырь, я видел эту жизнь без прикрас». Вы понимаете, о чем я?
Моршанцев кивнул. После такого обстоятельного вступления только полный кретин не понял бы, о чем пойдет разговор.
— В нашем институте существуют определенные… традиции. В любом цивилизованном государстве граждане облагаются определенными налогами, а наш институт представляет собой государство в государстве… Треть своего дополнительного месячного заработка вы должны отдавать мне в качестве своеобразного подоходного налога…
— А если у меня нет никаких дополнительных заработков?
— Теперь будут, — улыбнулась заведующая отделением. — Только запомните наши негласные правила. Их мало, всего пять. Первое — никаких дел с чужими клиентами. Друг у друга ни при каких обстоятельствах больных не переманивать! Исключения делаются только по моему распоряжению, когда в случае непримиримых противоречий я передаю больного от одного врача другому. Второе — не наглеть. Сами понимаете, установленного прейскуранта на наши услуги не существует, но плата должна быть посильной. Когда плата непосильна, человек обращается в полицию, потому что у него просто не остается другого выхода. Третье — все деликатные разговоры вести только с глазу на глаз, без свидетелей. Четвертое — не верьте никому «на потом», редко кто платит, когда дело уже сделано. Лохов принято кидать. Лучше всего брать заранее, но тратить после того, как больной благополучно выпишется. И пятое, самое главное, — не пытайтесь обмануть меня в расчетах. Как только я утрачу доверие к вам, мы тут же расстанемся. Повод я всегда найду, поверьте. Да, к сведению — в среднем врачи нашего отделения зарабатывают дополнительно раза в три-четыре больше, чем получают по ведомости. Это за минусом того, что уходит мне. Строго между нами — наш вечный чемпион Маргарита Семеновна, еще никому не удалось ее превзойти. Пожалуй, у меня все. Что вы на это скажете?
— Все так неожиданно… — Моршанцев понимал и замечал многое, но к подобной откровенности готов не был; он хорошо понял скрытый намек, который Ирина Николаевна озвучивать не стала: «играй по нашим правилам или вали на все четыре стороны».
Валить Моршанцеву не хотелось. Начинать зарабатывать «по-настоящему» было как-то брезгливо, потому что и ежу было понятно, что речь идет не о простом приеме благодарностей, а о постановке пациентов в такие условия, когда у них просто не окажется другого выбора, кроме как заплатить. С другой стороны, зарплаты едва-едва хватало на жизнь. Три тысячи уходило на квартплату с электричеством и телефоном, почти две с половиной тысячи на единый проездной плюс еще где-то рублей от восьмисот до тысячи тратилось на маршрутки, в которых проездной не действовал. Из того, что оставалось, надо было питаться, одеваться, потихоньку обставляться (бабушкина мебель дышала на ладан), иногда развлекаться… Неплохо было бы уже начать помогать родителям, хватит, выкормили-вырастили-выучили сыночка, теперь пора им дивиденды получать. А еще ведь и машину хочется купить, а еще ведь и жениться когда-нибудь придется, а еще ведь некоторые, которые нисколько не олигархи и даже не миллионеры, два раза в год ездят отдыхать… А еще была у Моршанцева заветная мечта о собственной даче (родители этого «хобби» не признавали) в каком-нибудь тихом заповедном уголке, скромной такой даче, пусть в полтора этажа, но непременно с камином и чтобы мангал под навесом во дворе и маленькая баня… Скромная баня, но такая, чтобы все по уму и со всеми удобствами, обойдется в строительстве не дешевле миллиона, а уж к славному бревенчатому домику и прицениваться было страшно.
Короче говоря, расклад получался таким — если жить сегодняшним днем и продолжать при каждом случае рассчитывать на материальную помощь небогатых родителей, то зарплаты хоть и с натяжкой, но хватало. Если же заглянуть вперед, рассчитывать на перспективу, то плакать хотелось. И насчет перспектив Ирина Николаевна права — это сейчас две с половиной тысячи долларов в месяц можно считать суперской зарплатой, а для пятидесятилетнего человека, главы семьи, это не бог весть какие деньги. Отец в своем сервисном центре около пятидесяти тысяч в месяц зарабатывает, а живут они с матерью не шикуя, и это еще при том, что мать тоже работает. То одно надо, то другое, иногда сыну помочь, вот и утекают денежки сквозь пальцы. Максимум развлечения — двухнедельный отдых в каком-нибудь трехзвездочном турецком отеле, предел желаний — сделать дома капитальный ремонт, чтобы, как выразился отец, «на всю оставшуюся жизнь».
Обижаться не на кого, пенять некому. Каждому — свое. В мечтах можно видеть себя хоть директором института, хоть министром, да хоть президентом, только вот одними мечтами сыт не будешь. Если постоянно витать в облаках, то это будет не жизнь, а, как выражается Борька Линьков, «сплошной незавершенный гештальт».
— Вам требуется время, чтобы собраться с мыслями? — В голосе начальницы Моршанцеву послышалось удивление. — Хотите подумать или хотите о чем-то спросить, но не решаетесь? Валяйте, не стесняйтесь.
— Я не уверен, что у меня получится.
В мыслях и надеждах Моршанцева доходы связывались с благодарной признательностью, но не с вымогательством. Хотя и в этом права Ирина Николаевна, «до того» заискивают, с мольбой заглядывают в глаза, обещают золотые горы, а «после того» норовят отделаться бутылкой трехсотрублевого коньяка московского розлива или простым человеческим «спасибо».