Прибыльное и перспективное дело оказалось очень хлопотным. Досаждала не столько крыша, сколько борзые конкуренты. На рынках стояли сотни палаток, торгующих кожаными вещами, и каждый из владельцев мечтал «подняться» и подмять под себя весь рынок. Как в прямом, так и в переносном смысле. Марат, не любивший мелочиться, плюнул на кожу и попробовал влезть в куда более прибыльный табачный импорт, благо необходимые знакомства у него имелись.
В пятницу, тринадцатого октября, отец с матерью решили с утра пораньше проехаться на рынок за провизией. Отцовский «Москвич» (кто-то помнит сейчас эту кару небесную, производившуюся Автомобильным заводом имени Ленинского комсомола?) никак не желал заводиться, и Марат, не выезжавший по делам раньше часу дня, дал отцу ключи от своего «мерина».
«Мерин» взорвался на выезде из двора – «отсроченный» таймер. Вечером на мобильный Марата позвонил вежливый дядечка, посочувствовал горю и посоветовал сразу и навсегда забыть о сигаретном бизнесе. Против бытового курения дядечка ничего против не имел, поэтому, прикидывая что и как, Марат скурил за ночь две пачки «Кэмела», а утром оповестил всех, кому было положено знать, о своем выходе из дела и добровольном (а как же еще!) отказе от вложенных в это дело сумм. Суммы были весьма впечатляющими, но жизнь стоила дороже.
Сразу в медицину не вернулся – попробовал себя в торговле недвижимостью, в результате пришлось переезжать из Рахмановского переулка в Кузьминки. Тут уж понял, что бизнес – это, как говорится, «не его», и вернулся в объятия Гиппократа. Начал работать по «смежной» специальности – выводить на дому из запоя алкашей. Что-то зарабатывал, показалось, что встал на ноги, даже жениться захотелось... Потом конкуренция обвалила заработки, вдобавок несколько нестандартных ситуаций на вызовах полностью отбили охоту к «частной наркологической практике». Марат вернулся в психиатрию. Заодно и развелся с первой женой-украинкой, которую имел неосторожность прописать в своей убогой хрущевской трешке. В результате размена квартиры оказался в Тьмутаракани – тогда еще надеялся, что временно. Хорошо, что вторую жену прописывать не пришлось, а то бы жил сейчас где-нибудь на окраине Владимирской или Калужской области.
Жизнь, богатая многочисленными перспективами, при всех своих недостатках хороша хотя бы тем, что в ней нет места скуке. Постоянно строишь планы, загадываешь, надеешься, предвкушаешь, обламываешься (какая же ложка меда бывает без бочки дегтя?), радуешься, немного хвастаешься своими достижениями или умеренно, самую чуточку, жалуешься на невезение. А от размеренного рутинного уклада веет какой-то безысходностью.
Чтобы не спиться со скуки, Марат придумал себе развлечение, можно сказать – хобби. Интересное, увлекательное и совершенно ни к чему не обязывающее. Короче говоря: «Играй, пока не надоело, а потом забудь».
Собственно говоря, развлечение и придумывать не пришлось – оно валялось под ногами, только нагнись да подними. Психиатр, как известно, имеет дело с психически больными субъектами, в просторечии – с психами. Среди них попадаются весьма любопытные субъекты. Любопытные не столько по причине каких-то своих способностей, сколько по природе своего сдвига и вариантов его проявления. С такими людьми можно не только интересно общаться, с ними можно вступить в некое подобие поединка. Подталкивать к совершению забавных безрассудств или неких, запланированных тобою поступков, провоцировать, наслаждаясь бурей выплескивающихся эмоций, а то и принудить к самоликвидации. Ничего личного, детка, жизнь это всего лишь игра! Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, но все при деле.
Марат прекрасно понимал, что его хобби, его неведомая миру игра есть не что иное, как сублимация, впервые описанная все тем же Фрейдом, дедушкой современной психиатрии и современных психиатров. Не сумев достичь каких-то значимых целей, большой власти и больших денег, он удовольствовался властью над своими пациентами. Это был банальный защитный механизм, не позволявший самому Марату слететь с катушек. Полностью обоснованное с научной точки зрения средство профилактики – о каких угрызениях совести здесь вообще может идти речь? Разве волк, уплетая зайца, терзается угрызениями совести? Конечно же нет, потому что он следует зову природы.
Для того чтобы игра приносила удовольствие (а ничего, кроме удовольствия, Марат не ждал), ее следовало вести с интересным противником. Противника можно было назвать и партнером, суть от этого не менялась, главное в том, чтобы личность была подходящая – думающая, богатая эмоциями, импульсивная, склонная к рефлексии. Такие пациенты, как, например, идейный коммунист Иван Константинович, считавший себя ни много ни мало реинкарнацией самого Карла Маркса, или же дебил Миша, не способный ни на что, кроме онанизма, для Игры не годились. Кстати, женские кандидатуры Марат решил попридержать на будущее. Интеллектуальный поединок с женщинами сулил куда больше удовольствия, и приступать к нему следовало подготовленным, имея за плечами кое-какой опыт.
После долгих, чуть ли не двухмесячных, раздумий Марат остановил выбор на отставном майоре медицинской службы Мазурском. С коллегой, пусть и страдающим таким расстройством мышления, как бред ревности, общий язык найти проще. Рыбак рыбака, как известно, видит издалека. К тому же Мазурский был общительным и веселым, короче говоря – приятным собеседником.
Пока Мазурский тянул лямку, его семейная жизнь протекала в целом нормально, но демобилизовавшись, он не то от избытка свободного времени, не то от стресса, вызванного сменой жизненного уклада, стал часто, бурно и, как создавалось впечатление, без всяких на то оснований ревновать жену. Ревность усиливалась, и очень скоро стало ясно, что психическое здоровье Мазурского оставляет желать лучшего. После того как он обвинил в сожительстве с женой ее родного брата, домашние всполошились и уговорили своего «Отелло» сходить к психиатру.
– Я, собственно, почему пришел, – объяснял Мазурский причину своего обращения за медицинской помощью, – Танька моя здесь ни при чем, какая она блядь, весь город знает. К сыновьям отношение стало меняться – вот что меня насторожило. Смотрю и думаю – мои или не мои? Вот эта мысль и пугает больше всего. Я юлить не буду, скажу прямо, по мужски: какая разница, от кого они, ведь вырастил их я. Согласны вы со мной, доктор?
– Полностью согласен, – подтвердил Марат.
– Спасибо за понимание, – поблагодарил Мазурский. – Так вот от мысли этой меня просто с души воротит, настолько она мне противна. Гоню ее от себя, а она уперлась и ни в какую. Вот и подумал, может галоперидол какой мне пропишете, чтобы я насчет Славки и Сашки не сомневался.
– Непременно пропишу, – заверил Марат и уточнил для порядка: – А вы каким врачом были, Илья Сергеевич?
– Хреновым, ясное дело, если вот сам себя вылечить не могу!
– Так вы психиатр? – удивился Марат.
– Анестезиолог, – буркнул Мазурский. – Какая разница – все равно ведь врач!
– Поверьте мне, небольшая разница все же есть, – улыбнулся Марат и пригласил Мазурского заходить к нему в диспансер когда вздумается, поболтать о жизни «не под протокол».